— Почему самый долгий? Ведь сейчас еще март!

Негромкий смех. Его рука ложится мне на плечо.

— Цитата, Ирина! Из М-маркса. Только, не из марксистского Маркса. Это сказал генерал Йозеф Маркс перед высадкой союзников в Н-нормандии. Они высадятся — и настанет самый д-долгий день.

Я прижимаюсь к нему, пытаясь спрятаться, затаиться — от подступающего к горлу страха, от того неизбежного, что будет завтра. Самый долгий день…

— Т-только уже не завтра — сегодня.

— Нет! Нет!

Его рука гладит мою щеку. Я закрываю глаза.

— Не сегодня, Игорь! Пожалуйста, не сегодня! Завтра! Это будет только завтра! Его губы…

Началось! * Спиртовозы и Валько-матюгальник* Ушастый идол* Последний Широнинец* «Будем полем мы бродить»* Ворон каркает* Полу-Бог* Дорога в тысячу ли

Нас мало — нет и половины из тех, кто вчера собирался в старом бункере под портретом бровастого с пятью звездами.

Жалко, я даже не запомнила их лиц. Арестуют, устроят «очняк», а я буду только моргать.

Бажанова нет, нет молодого полковника.

Господин Молитвин на месте — в своем нелепом черном френче.

Забился в угол, нахохлился.

Ворон!

Черный Ворон, что ж ты вьешься?..

Зато Игорь — рядом. Как он сюда попал — ума не приложу. И не пытаюсь.

Его рука чуть касается моего локтя, и мне легко. Легко, хотя самый долгий день успел начаться.

Оператор на месте, у светящегося лампочками пульта., Экраны — большой и несколько маленьких, с чайное блюдце, — ожили, но смотреть на них не хочется. Я и так знаю, что там. Они в пригородах. Три колонны — по Клочковской, по Белгородскому шоссе и по Салтовскому. Три колонны танков, а над ними — серебристые остроклювые призраки. «МиГи-44». Бомбили уже дважды. Первый раз бомбы просто не взорвались. Второй — взрывами разнесло целый микрорайон на Дальней Срани. Пустой. По крайней мере, так доложили. И вертолеты — на Малой Даниловке и в Циркунах высажен десант. Что там — никто не знает.

Игорь смотрит на экраны — не отрываясь, молча. Я не мешаю, хотя до боли хочется сказать ему…

* * *

— Заседание Временного Комитета Обороны… Бажанов появляется, как и в прошлый раз, совершенно неожиданно. Голос негромкий, чуть сиплый, под глазами — черные пятна.

— Прежде чем начнем работать… Час назад погиб полковник Старинов. Прошу почтить…

Мы встаем — вразнобой, стараясь не смотреть друг на друга. Вот и нет полковника! А я так и не поговорила с ним о погоде.

— Лейтенант, доложите обстановку! Лейтенант, незнакомый, почему-то в штатском, напряженным звенящим голосом пересказывает все, нам уже известное. А вот и новое!

— Диверсионная группа противника высадилась на Северной Салтовке. Запись сделана пятнадцать минут назад…

Уже не «федералы» — «противник»…На одном из экранов — пустая улица. Посреди неподвижно застыли три изуродованных пулями тела. Кентавры. На рукаве у одного — знакомая повязка патрульного. Рядом — тоже тела, но другие. Камуфляжная форма, черные маски на лицах. Все мертвые…

— У патрульных не было оружия, — сдавленно поясняет лейтенант. — Имеет смысл предположить, что «психоз Святого Георгия»…

Дальше можно не слушать, кажется, шаман Молитвин не ошибся.

— Это там же, в двух кварталах. Сейчас…Улица, другая, чуть шире. Разбитая витрина, огромные буквы «Panasonic». Типы в камуфляже и черных масках деловито вытаскивают картонные ящики. Откуда-то появляется пустой грузовик, черные маски опускают борт, начинают забрасывать в кузов добычу…

— Сволочи! — вполголоса роняет Игорь. — М-мародеры!

Никто не откликается — все уже поняли. Если начали грабить, значит, там разрешили все. Закон умер. Город подлежит уничтожению. Почему-то вспомнился несчастный отец Александр;

Тогда его слова о боях на улицах показались мне бредом.

…Внезапно картина меняется. К грузовику белыми тенями скользят «коропоки», много, целая дюжина. Одни бросаются под колеса, другие начинают бегать вокруг. Хоровод. Знакомо…

Грабители в камуфляже вначале не обращают внимания. Затем один из них поворачивается, вскидывает короткий десантный автомат. Из динамика сухо гремит очередь, в ответ — отчаянный визг. Самая наглая из обезьян подпрыгивает, падает на мокрый от тающего снега асфальт…

Краем глаза я замечаю, как господин Молитвин медленно встает. Черный Ворон чует…

И недаром! Белые тени вновь кружатся в неистовом хороводе. Это уже не обезьяны, не смешные нелепые твари, а белый вихрь, беспощадный, всесокрушающий. Крик, отчаянный, долгий. Черные маски мечутся внутри страшного кольца, стреляют — но выхода нет. Вот упал один, за ним — второй. А белый вихрь становится все гуще, экран темнеет…

— Выключите. Все ясно. Могу добавить, что час назад кто-то подкинул в компьютеры федералов вирус — очень удачно подкинул, признаться. Это, конечно, их сдержит, но ненадолго. Приказ уже отдан, а танки могут обойтись и без компьютера. И господа дуболомы уже в пути.

Голос Бажанова звучит спокойно, с еле заметным презрением. Мы переглядываемся, кто-то улыбается, но улыбка тут же гаснет. Рано, рано, все еще только…

Рука Игоря слегка сжимает мой локоть.

Еле-еле.

Но мне уже легче.

Ловлю удивленный взгляд Бажанова, но не отвожу глаз. Отводит он — чуть смущенно. Отводит, прокашливается.

— Северо-Западный сектор, пожалуйста… На верхнем экране — знакомая улица. Клочковская, самое начало, за большим путепроводом.

Широкая дорога, слева и справа — кирпичные заборы.

Танки — гуськом, один за другим.

— Двадцать машин, — негромко поясняет лейтенант. — Мотопехота и артиллерия отстали.

Танки ползут — неторопливо, грозно. Асфальт почти высох, вокруг — ни души, траки равнодушно скребут по мостовой. Люки открыты, танкисты сидят на броне, поглядывают по сторонам.

Внезапно первая машина замедляет ход. Улица перегорожена — три огромных бензовоза, один впритык к другому.

— Чей сектор? — теперь в голосе генерала слышится удивление. — Что за самодеятельность?

— Капитана Петраченкова…

Лейтенант тоже удивлен. Впрочем, придумано неплохо. Совсем неплохо!

Между тем танкисты на экране ведут себя странно. Вначале — осторожно осматривают цепи, связывающие бензовозы, а затем почему-то лезут наверх, на цистерны. Один, самый проворный, открывает люк, машет рукой…

Негромкий смех — смеется Игорь.