– Ну, мне кажется, что Лера и Маша, они хорошие, а вот Бьянка – она… – Светлана задумалась, – она себе на уме. Такая…

– А в чём разница между человеком, который «себе на уме» и «тебе на уме», знаешь? – Александр улыбнулся.

– Нет… – Света заинтересованно посмотрела на Сашу.

– Тех, кто себе на уме, ты просто не понимаешь, и в силу своей непонятности они тебя пугают. А понятных, даже тех, кто тебе враг, ты не боишься. Понятный – значит просчитанный. А стало быть, для него готов целый букет контрмер. А девчонки из спецшколы – те ещё оторвы. Моргнуть не успеешь, как тебя взвесят, обмерят и в стойло загонят.

– И тебя?

– Зачем мне стойло, я же не лошадь, – Саша усмехнулся. – Но и Вася с Артёмом тоже не торопятся. Вон, видишь, Тёма хоть и приобнял свою подругу, но взгляд спокойный, не масленый. Значит, впрок ему пошли мои уроки. Скорее, он сам эту испанку в стойло загонит и с руки есть научит.

– Скажи… – Света замялась, но по её лицу было видно, что вопрос, который сейчас крутится в её голове, совсем не праздный, и серьёзно занимает её. – Скажи, а что – только вот так? Кто кого в стойло поставит? Нельзя по-другому?

– Можно и нужно, – Саша улыбнулся. – Но в большей степени это просто игра. Ни один человек, будь он хоть сам архангел, не сможет быть сильным всё время. Ему рано или поздно придётся отдохнуть и на это время спрятаться за того, кого он выбрал своей половинкой. И если в семье бушует война, то не будет ему отдыха, а будет полный разгром. Или ему придётся сбежать в то место, где сможет отдохнуть и восстановить силы. Но лучше, чем семья, такого места нет, – он повысил голос. – Англичане – тупые ослы. Не «мой дом – моя крепость», а «моя семья – моя крепость». В каких-то ситуациях первый – мужчина, в других – женщина, а в третьих – вообще дети. Только все вместе, только гуртом, как говорит товарищ Будённый. И чем семья больше, тем сила её выше. Смотри! – Александр легко поднял девочку на руки и усадил себе на плечи. – Что ты видишь?

– Людей, Кремль, музыкантов, вон солдаты прошли…

– То, что ты видишь – это наша семья. Огромная советская семья. Да, не все из них ангелы. Скажу больше: ангелов на земле вообще очень мало. Есть в нашей семье и совсем уроды, но вот такая она – наша семья. И вокруг – наш дом. Советский Союз. И это самое дорогое, что у нас есть. Если растеряем семью, если потеряем наш дом, сотрут нас и не оставят следа. Сотрут даже из памяти потомков. Но пока мы вместе, пока не распалась эта связь, мы непобедимы, – он ссадил девочку с плеча, оглянулся и только сейчас осознал, что все, с кем он пришёл на площадь, стоят вокруг него и слушают. И музыканты оркестра продолжали сидеть со своими инструментами, потому что дирижёр, стоявший совсем рядом с Александром, тоже стоял и слушал. Слушал и не мог понять, почему это у двух красавиц, находившихся рядом с итальянским лётчиком, подозрительно блестят глаза, а парни, одетые в полувоенные френчи, встали так, словно охраняли этого странного молодого дивизионного комиссара.

Бруно Муссолини, ещё не очень хорошо говоривший по-русски, но уже прекрасно понимавший, подошел к Александру и, встретившись с ним глазами, серьёзно кивнул:

– Алессандро, Италия есть тоже семья. Брат России, пока я жив.

– Германия, Саша, – Ирма с алыми от волнения щеками тоже подошла ближе, – Германия – твоя родина. Мы тоже твоя семья. Братья России, пока я жива и живы мои дети.

И, словно очнувшись от морока, дирижёр вскинул руки так, что музыканты даже встали с удобных стульев и, повинуясь сжатому кулаку и лёгкой дирижёрской палочке, грохнули, не жалея инструментов:

Мощь оркестровой меди мгновенно раздавила все посторонние звуки на площади, и сначала один, потом другой коллектив, и вот уже все музыканты вплелись в мелодию. И люди останавливались и подхватывали слова гимна.

Не успела смолкнуть последняя нота, как куранты Спасской башни начали отмерять четверти, и стоило главному колоколу бухнуть восемь раз, как над площадью вспыхнули огни праздничного салюта, и всё потонуло в многоголосом крике «Ура».

Люди обнимались, смеялись и даже плакали, смахивая слёзы радости, а Александр, Ирма и Бруно стояли в центре этого буйства, держась за руки.

Мир хижинам – война дворцам. Кажется, этому лозунгу, провозглашённому Великой Французской революцией, уже очень много лет, но до сих пор он был лишь лозунгом. Шанс пострадать в революции или войне был лишь для самых неторопливых тугодумов, предпочитавших отсидеться в родовом замке вместо быстрого бегства за границу.

Даже короли и маршалы, захваченные на поле боя, казнились в редких случаях и, как правило, отпускались на свою родину собирать огромный выкуп и разорять и так подорванное войной хозяйство.

Но новое время приходит в наш мир. Время, когда никто из власть предержащих не может более быть спокойным даже под защитой штыков верной до последней капли крови гвардии. Время, когда война врывается в дома королей не для того, чтобы пограбить, а за их жизнью.

Война эта приходит внезапно, как удар молнии, и разрушительно, словно тропический ураган. Она сметает правительства и государства, перекраивая границы с такой лёгкостью, словно двигается ножницами по бумаге.

И у этой новой войны есть имя. Смотрите, вот он идёт по Москве, совершенно без охраны, двигаясь легко, словно гепард. Семнадцатилетний генерал Советского Союза. Человек, выписавший досрочный билет на небеса для пятидесяти тысяч представителей гитлеровской элиты во главе с ним самим. Взявший штурмом Аддис-Абебу и пленивший короля Эфиопии, расстрелявший короля Албании в его собственной спальне. Начисто разрушивший планы Британии в Афганистане и Индии, побывавший с неизвестными пока целями в Китае и Тибете. Взявший штурмом Бухарест и лично пустивший пулю в короля Венгрии. Устроивший в Бразилии такое, о чём президент этой страны категорически отказывается отвечать.

Семнадцатилетний член Центрального Комитета партии большевиков, чьё слово стоит дороже слов наркомов и глав республик.