Впрочем, гибель Ярослава Всеволодовича можно объяснить иначе. Сам Гуюк или его мать могли убрать русского князя прежде всего как ставленника ненавистного им Бату. Эта версия больше похожа на правду, ибо смерть Ярослава выглядит всего лишь звеном в целой цепи схожих событий. Случайность это или нет, но в один год трагически ушли из жизни сразу три вассала Батыя, не устраивавшие правителей Каракорума: грузинская царица Русудан (покончившая с собой), султан Гийс ад-Дин (отравленный неизвестно кем во время осады одной из армянских крепостей)25 и князь Ярослав (отравленный в самой Монголии). Известно, что, находясь в орде великого хана, Ярослав поддерживал постоянные связи с Батыем, обменивался с ним посланниками, о чём-то, видимо, информируя его и получая какие-то указания. Выше мы упоминали вскользь, что осенью 1246 года, ещё не зная о смерти князя, Батый отправил к нему некоего Угнея. Он явно использовал Ярослава в своих целях, и это не могло понравиться Гуюку. Плано Карпини объяснял случившееся убийство тем, что татары вознамерились «завладеть» землёй Ярослава, — получается, что в обход Бату? В подтверждение своих слов итальянец ссылался на то, что Туракина-хатун без ведома людей Ярослава «поспешно отправила гонца в Руссию к его сыну Александру, чтобы тот явился к ней, так как она хочет подарить ему землю отца. Тот не пожелал поехать, а остался, и тем временем она посылала грамоты, чтобы он явился для получения земли своего отца. Однако все верили, что если он явится, она умертвит его или даже подвергнет вечному плену». Последнее предположение — на совести итальянского монаха: ничего определённого о намерениях ханши он, разумеется, знать не мог. Между тем её желание передать ярлык на русское княжение сыну убитого — вполне в духе той политики, которую проводил её сын Гуюк в отношении других подконтрольных Бату земель. Вспомним, что он поддержал старшего грузинского царя Давида в пику ставленнику Бату Давиду Нарину. Позднее он поддержит султана Рукн ад-Дина, сместив его старшего брата, тоже ставленника Бату. Точно так же поддержка князя Александра Ярославича могла означать попытку Каракорума лишить Батыя его русских владений или по крайней мере ослабить его влияние там. Александр пока что в Каракорум за ярлыком не поехал. Позже папа Иннокентий IV будет воздавать ему хвалу за то, что он «не пожелал… подставить выю свою под ярмо татарских дикарей», — очевидно, имея в виду именно этот его отказ ответить на призывы Туракины. Но как раз в те дни, когда папа составлял своё послание, Александр уже находился в Орде.

Батый, несомненно, оставался главным соперником Гуюка. Но до открытого столкновения между ними пока что не дошло. Как Батый старался не переступать рамки дозволенного, так и Гуюк не хотел давать повод для того, чтобы его обвинили в возобновлении старой вражды. Убийство Ярослава — чем бы оно ни мотивировалось — было тайным. Внешне же всё выглядело так, что русскому князю оказали подобающую его статусу честь. После смерти его тело было отправлено домой — опять же с соблюдением всех формальностей. Уехали восвояси и правители других подчинённых Батыю областей, а также монахи-францисканцы, которым была вручена грамота от хана Гуюка, адресованная папе. На обратном пути монахов вновь принял Батый, но задерживать у себя не стал и лишь подтвердил всё, что было написано в грамоте Гуюка; «он прибавил, чтобы мы тщательно передали господину папе и другим владыкам о том, что написал император», — свидетельствует Плано Карпини. Тогда же, на обратном пути, монахи-францисканцы встретились с армянским полководцем Смбатом Спарапетом, братом царя Киликийской Армении Гетума I, направлявшимся к Гуюку. По сведениям одного из армянских историков, Смбат также побывал и у Батыя. Его принимали с почётом; от великого хана Гуюка Смбат получил ярлык, золотую пайцзу (металлическую пластину, служившую одновременно верительной грамотой и знаком отличия), а также жену-татарку26.

Что касается русских земель, то они остались в прежнем, обычном положении. Тот же Плано Карпини сообщает, что в бытность его на Руси туда для сбора дани был прислан «один сарацин, как говорили, из партии Куйюк-кана и Бату»27. Это надо понимать в том смысле, что сборщики дани, как и было заведено в Монгольской державе, представляли интересы, с одной стороны, правителя Улуса Джучи, а с другой — центральной власти. В соответствии с этим делилась и собранная дань: бóльшая её часть шла в Каракорум, меньшая оставалась у Батыя. «Партия» Гуюка и Бату, как видим, пока что могла быть представлена одним человеком. В свою очередь, Батый восстановил в отношении русских земель принятый в Монгольской империи порядок, по которому правители покорённых монголами стран утверждались в своих правах в ставке великого хана. Когда летом или осенью 1247 года к нему прибыл русский князь Андрей Ярославич, сын Ярослава Всеволодовича, просивший себе ярлык на великое княжение, а вслед за ним явился и его старший брат Александр, Батый не стал сам решать возникший между ними спор, но отправил обоих «к Кановичам», то есть в Каракорум28. Это тоже свидетельствовало о его нежелании идти на прямой конфликт с новым великим ханом.

В действительности же в отношениях между Бату и Гуюком назревал острый кризис. Покидая в ноябре 1246 года Монголию, Плано Карпини и его спутники заметили приготовления к новому большому походу на запад, который готовил великий хан. Им казалось, что целью этого похода является христианская Европа. «…Теперь, так как император избран… они начинают снова готовиться к бою», — писал Плано Карпини. Когда члены францисканской миссии возвращались домой, они встретили войско, «набранное у всех татар»; войско это продвигалось к границам Руси. Плано Карпини рисовал пугающую картину: «…в три или четыре года они дойдут до Комании (половецких владений на Дунае и Балканах. — А. К.), из Комании же сделают набег на вышеуказанные земли (Венгрию и Польшу. — А. К.)». Но не стали секретом для членов посольства и разногласия, существовавшие между Батыем и Гуюком; именно эти разногласия, казалось, давали надежду на то, что нового вторжения удастся избежать. «Между ними возник большой разлад, — доносил о Гуюке и Батые поляк Бенедикт, — и если бы он имел продолжение, то христиане смогли бы получить в течение многих лет передышку от тартар»29. Наблюдение очень тонкое! Однако общий смысл начавшихся передвижений монгольских сил францисканцы понимали не вполне верно. Может быть, Гуюк и имел намерение воевать с Европой («Император собственными устами сказал, что желает послать своё войско в Ливонию и Пруссию», — сообщал Плано Карпини), но позднее. Пока же его цели были иными.

Во-первых, значительная армия во главе со стариком Субедеем и Чаган-нойоном была послана в Южный Китай. Во-вторых, с конца 1246-го — весны 1247 года начался сбор войск для участия в новом походе на западные страны, но целью этого похода была отнюдь не Европа, а до сих пор не покорившиеся монголам исмаилиты горного Ирака (так называемое государство «Старца Горы», или «орден» ассасинов — «курителей гашиша») и Багдадский халифат. Во главе формирующейся армии Гуюк поставил Илджидай-нойона (Эльчжигидая), одного из наиболее близких и доверенных лиц своего отца Угедея. Ему были даны значительные полномочия: Гуюк «приказал, чтобы из войска, которое находится в Иранской земле… выступило в поход по два человека от каждого десятка», и «препоручил Илджидаю всё то войско и народ; в частности, дела Рума, Грузии, Мосула, Халеба и Диярбекра (в Турецком Курдистане. — А. К.) он передал в управление ему, с тем чтобы хакимы тех мест держали бы перед ним ответ за налоги и чтобы никто больше в то дело не вмешивался». В сентябре 1247 года войско двинулось в западном направлении, и тогда же Гуюк-хан издал «высочайший указ, чтобы каждая сотня монгольских кибиток дала по одному человеку на службу батурам»30. Оба похода завершатся ничем — прежде всего из-за скорой смерти Гуюка. Но это были определяющие, стратегические направления монгольской завоевательной политики; не случайно военные действия на обоих направлениях будут продолжены преемником Гуюка великим ханом Менгу.