— Погоди! — перебил я Свирида. — Сад простреливается? Что, если мы посадим стрелка на чердак одного из домов, с которого открывается вид на сад?

— Не пойдет, — даже не раздумывая, покачал головой Свирид. — Попасть на Шлоссенштрассе практически невозможно. Вокруг всего района, где фашисты разместили свою администрацию, усиленные посты. Пускают только немцев и по специальным пропускам.

— В смысле, не немцев, которым выдан пропуск? — уточнил я.

— Фольксдойче. Кое-кто из немцев, живших в городе до войны, работает в немецких организациях. — Он сплюнул. — Предатели! Еще туда приводят пленных для всякой черной работы — улицы метут, нужники чистят… Но эти работают под охраной.

— Скажи, а среди фольксдойче у вас людей нет?

— Нема. — Он даже удивился. — Как можно доверять немцам? Мы с ними дел не имеем. Но не в том дело. Там все дома немцами заняты. И не простыми — генералы, полковники, прочее офицерье… Там же разместилось и гестапо, и криминальная полиция. Охрана такая, шо и мыша не пробежит. Куда ни плюнь — в фашистскую сволочь или в предателя попадешь!

Ладно. Вариант со снайпером — отпадает. Учитывая маршрут Коха, да и вообще общий уровень охраны, отпадает и вариант с покушением на улице. В здание рейхскомиссариата мы тоже никак не попадем… Варианты с переодеванием в немецкую форму я отбросил сразу же — в моей группе нет никого, кто сможет сойти за своего среди немцев, а если бы у подпольщиков были такие люди — они бы уже попытались провернуть такую операцию.

— А хорошие новости есть вообще? — горько усмехнулся я.

Единственной нашей надеждой, как сказал Свирид, остается попытаться совершить покушение за городом. И вот здесь нам очень поспособствует то, что гауляйтер не сидит на месте. Несмотря на то что Кох приступил к обязанностям всего лишь чуть больше месяца назад, он уже успел два раза смотаться в Берлин. Судя по всему, такие поездки будут продолжаться довольно часто. Для своих разъездов Кох всегда использовал специальный самолет, который взлетал и садился всегда на один и тот же аэродром. Значит — хоть какая-то надежда замаячила! — есть шанс перехватить его по пути на аэродром. Однако омрачает все то, что охрану гауляйтер никогда не ослаблял.

— Значит, что мы имеем, — задумчиво подытожил я. — Единственная возможность для нас — это напасть на дороге к аэродрому на кортеж из кучи мотоциклов, нескольких бронемашин и легковушек?

На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Я, покачивая головой, напряженно обдумывал нарисовавшуюся словами Свирида картину, остальные мои ребята, судя по лицам, тоже размышляют. Свирид сидит спокойно, никого не торопит и всем своим видом показывает, что ожидает нашего решения.

— Только если попытаться заложить заряд на дороге и подорвать кортеж… — Это было не предложением, а просто мыслями вслух, но Свирид тут же ухватился за эту мысль.

— Об этом мы уже думали, — сказал он. — Но у нас нет столько взрывчатки. А главное — у нас нет специалистов, чтобы правильно заложить ее.

Нет специалистов? Как же организовывали подполье, когда оставляли город? Ни передатчика, ни взрывчатки, ни подрывников… Я покачал головой.

— А известно, в какой именно машине едет Кох?

— У него флажок такой на авто… — Свирид довольно подробно описал бело-красный флажок, в центре которого раскинул, в дубовом венке, крылья золотой орел, сжимающий в когтях еще один венок со свастикой, и буквы G и L по бокам, долженствующие, видимо, означать «гауляйтер».

— Ну, тогда все упрощается, — обрадовался я. — Было бы гораздо сложнее, если бы нам пришлось гадать, в какой из нескольких машин едет цель…

— То вы согласны? — быстро спросил Свирид.

Опа! По ходу дела я настолько увлекся обсуждением плана, что даже забыл о том, что еще не дал своего согласия. Да, говорить — хорошо, но идти такими силами, пусть и с помощью подпольщиков, на роту немцев с бронетехникой… Пока я чесал затылок, раздумывая, как выбраться из этой ситуации, отозвался Жучков.

— Командир, я три месяца провел в ихнем лагере, — тихо сказал он. — Я не буду рассказывать, даже не хочу вспоминать, что там творилось. Но если помогу убить такую гниду, как Кох, то все, что мы там пережили, было не зря.

— Наших мы все равно не спасем, командир, — вклинился Шпажкин. — Так давай достойно отомстим за всех!

Остальные ребята согласно загудели.

— Пятнадцать тысяч… — бормотал Максим Сигизмундович, качая головой. — За такое просто убить мало…

Еще раз оглядев своих бойцов, с надеждой смотревших на меня, я принял решение. Да, шансы остаться в живых — малы. Они есть, но, скорее всего, это будет наш последний выход. И самое главное — все здесь собравшиеся понимают это не хуже меня. Понимают, что если что-то пойдет не так, то нас раскатает в плоский блин охрана рейхскомиссара, что если даже покушение удастся — волна после убийства настолько важной птицы поднимется такая, что уйти будет очень сложно. Немцы прочешут каждый сантиметр от Карпат до самой линии фронта в поисках нас. Понимают, а может, только догадываются, что фашисты после убийства гауляйтера устроят во всей округе такой террор, что и подумать страшно. Но они согласны. Согласны умереть и подвергнуть опасности жизни сотен и тысяч местных жителей… А согласен ли я?

— Ладно. — Слова даются, как никогда, тяжело. — Мы убьем Коха.

Мне показалось, что по комнате пронесся вздох облегчения. Даже какой-то радости. Свирид, тот вообще заулыбался во весь рот, услышав мои слова. Но я, гоня мысли о последствиях своего решения, сразу переключился в деловое русло.

— Что у вас с матчастью? Взрывчатка, оружие? Что с людьми?

Лучше всего у подпольщиков оказалось с оружием, а хуже всего — с людьми. И так немногочисленное подполье постоянно прореживали аресты и обыски, проводимые гестапо по поводу и без, потери в операциях… Зато оружия было в достатке. Кроме того, что, отступая, советская власть оставила подпольщикам многочисленные закладки с оружием, продовольствием и всем, что может пригодиться в борьбе против захватчиков (исключение почему-то составила только радиоаппаратура), люди еще и насобирали и попрятали вдосталь всякого железа, оставшегося валятся на полях боев вокруг города. С взрывчаткой же дела обстояли… никак. Она, по словам Свирида, есть, но ее слишком мало. Впрочем, об этом он уже и так говорил.

— Со взрывчаткой что-нибудь придумаем, — сказал я. — Плохо, что людей дать не можете. А насчет оружия… Давайте сначала на местности посмотрим. Надо осмотреть ту дорогу, выбрать место для засады, а уж потом составим окончательный план.

Сказать «посмотреть на местности» оказалось гораздо проще, чем сделать. До самой дороги мы со Свиридом и Жучковым, оставив остальных, под командованием Шпажкина, на хуторе, добирались почти три дня. Задачу сильно осложняло то, что идти пришлось по степи. Не ехать — именно идти! Мы и так, мне казалось, торчим посреди практически плоской местности, как пожарная каланча в мелком городишке, — открытые всякому, кто соизволит бросить взгляд в нашу сторону. А если бы еще оставляли за собой санный след… Поэтому довольно часто приходилось подолгу лежать в снегу, скрываясь за еле заметными возвышенностями, а то и просто в глубоких сугробах от проезжающих неподалеку саней, машин и проходящих мимо пеших людей. Сказать, что мы замерзли, — ничего не сказать. На ветру, питаясь одним сухпаем, не решаясь разводить костер. Но все же мы дошли. Дошли, доползли…