— Неужели?..

— Оскорбительным, неблагородным и неискренним. Ты прикинулся, что видишь во мне ребенка, потому что боишься настоящей любви. Постарался превратить в шутку то, что очень серьезно и глубоко. Ты умышленно отнесся ко мне без уважения. Ты сам не веришь в то, что написал, ты лгал.

— Вообще-то, Колетта, это ты глупая и грубая! Я написал исключительно дружеское, совершенно ясное письмо. В конце концов, не так легко было ответить тебе! Надеюсь, ты хотя бы поняла суть.

— Ты был жестоким и неискренним. Какая сердитая кислая девица!

— Что такое? — возмутилась Стефани.

— Можно я кое-что ей скажу?

— Нет!

Колетта наклонилась к окошку машины и выпалила:

— Мисс Уайтхаус, я вот лишь что хочу вам сказать. Я намерена выйти замуж за Генри Маршалсона. Я знаю его и люблю всю свою жизнь, и он принадлежит мне. Это все. Я выйду за Генри. Он мой. Прощайте.

Высокая фигурка метнулась прочь. Генри увидел только, как мелькнули длинные ноги Колетты в зеленых бриджах, которая перемахнула через ограду, отделявшую обочину от луга. Он посмотрел ей вслед и засмеялся. Потом завел машину, не переставая смеяться. Желтый «вольво» рванулся с места.

— Как ты, Стефи? — вдоволь насмеявшись, спросил Генри. Бросил на нее быстрый взгляд.

«Вольво» преодолел подъем и выехал на шоссе.

Стефани сидела, подобрав под себя полные ноги, сгорбясь и уткнувшись в платочек, плечи ее сотрясались.

— Ну, будет, будет, понимаю, ты потрясена, но не страдай так, я тебе не позволю. Над этой идиоткой девчонкой можно только смеяться. Ты же не восприняла ее всерьез, нет?

— Ты был помолвлен с ней, был помолвлен с ней… Неудивительно, что твоя мама была такой странной…

— Да не помолвлен я с ней! Она просто озорная школьница, навообразившая себе невесть что. Я и видел-то ее всего раза два с тех пор, как стал взрослым.

— Она сказала, что ты лгал ей, значит, ты обещал на ней…

— Говорю тебе, я ее почти не видел…

— Тогда почему ты смеялся?

— Потому что она всегда вызывает у меня смех.

— Но ты же видел ее всего два раза.

— Вот два раза и смеялся. Сейчас было в третий раз — и в последний. Если ты переживаешь из-за нее, то это уже не смешно.

— Она ведьма. Она хочет тебя и добьется своего. Она сказала: «Он мой», и это похоже на правду. Она заколдовала нас. Я это чувствую.

— Я подарю тебе колечко с бриллиантом, оно защитит тебя.

— Тебя станет влечь к ней. Ты вернешься к ней. Ты наверняка был обручен с ней, не то бы она так не сказала.

— Ты не знаешь ее! Хватит, Стефани, прекрати! Я никогда больше не увижусь с ней.

— Правда?

— Послушай, я тебе об этом еще не говорил, но, когда я продам дом…

— Не хочу, чтобы ты его продавал.

— Когда продам дом, мы уедем в Америку. Обратно к моей работе там…

— Не желаю ехать в Америку. Неужели мое желание ничего не значит?

— Там так славно, мы будем совершенно свободны и счастливы. У меня там такой милый маленький домик…

— Я хочу жить в Холле.

— Если будешь жить в Холле, станешь рабыней моей матери.

— Хочу быть рабыней твоей мамы.

— Ох, да перестань плакать!

— Эта девушка получит тебя, она ведьма, я это чувствую, она как напала на меня, я чувствовала ее когти.

— Стефани, неужели надо было начинать это на шоссе?

— У меня не хватит сил удержать тебя, бороться с ней, я это знаю.

Желтый «вольво» резко свернул с шоссе на подъездную дорогу, потом, подпрыгивая на ухабах, проехал немного по тропе и остановился в грязи у ворот в пять перекладин. Во внезапно наступившей тишине раздавалось пение жаворонка.

— Стефи… посмотри на меня… не прячься за платок…

Стефани опустила платок, и перед ним предстало красное распухшее лицо, блестящее от слез, мокрые губы, отвисший дрожащий подбородок.

— Ну, здравствуй, Стефани, я еще не видал неразмазывающейся помады, у тебя она на всем лице, ты выглядишь настоящей растрепой, прямо-таки смешная девчонка, видела кино «Смешная девчонка»?

— Ты не можешь любить меня, это невозможно, ты ее любишь…

— Если б любил ее, стал бы я над ней смеяться?

— Не знаю, тебя не поймешь.

— Ты смешная девчонка моего кино. Мы уедем в Америку, и тебе там понравится. Скажешь, я мужской шовинист, и будешь права, я действительно мужской шовинист. Я должен спасти себя, иначе не смогу спасти тебя.

— Ты любишь ее, она молодая, я так напугана, она напугала меня…

— Прекрати скулить, Стефани, или я тебя ударю. Судьба назначила нам быть вместе, ты создана для меня, не знаю, что бы я делал без тебя в моей ситуации и с моими проблемами. Я вопросил Провидение, и ответом была ты. Мне ни с одной женщиной не было так хорошо в постели, как с тобой. И не говори, что «тогда это просто секс». Что значит «просто секс»? Все на свете секс, твой платочек, испачканный в помаде, — секс, и «вольво» — секс, и тот синий дорожный знак, и мох на воротах, и распевающий глупый жаворонок, и мое желание заботиться о тебе. Мне никогда не хотелось о ком-нибудь заботиться, мне и не о ком было заботиться, у меня никогда не было ничего своего с тех пор, как мать отобрала у меня плюшевого медвежонка.

— Ты просто жалеешь меня.

— Конечно жалею. Ты сама жалеешь себя.

— Я тебе нужна, просто чтобы досадить матери.

— К черту все твои «просто». Я мог бы это сделать и без женитьбы на тебе.

— Ты не женишься, ты даже не подарил мне кольцо.

Генри стянул перчатку с руки и ударил ее по лицу. Она отвернулась к окну и уткнулась в стекло, всхлипывая и кусая платок.

— Стефани, не мучь ты меня и себя. Послушай, ты любишь меня или нет? Это не из-за Сэнди, нет?

— Нет…

— Ты не потому отдалась мне, что принадлежала ему? Ты любила его, и я действительно не понимаю, почему должна была полюбить меня. Видишь, не одна ты терзаешься сомнениями. Он был высок и красив, а я тощий чернявый коротышка. Ты не обязана оставаться со мной, можешь уйти. Но если выйдешь за меня, то командую я и мы делаем то, что я хочу. О'кей?

— О'кей…

— Господи! Мне своих неприятностей хватает, сам в тупике, не знаю, кто я, не одна ты не можешь определиться с собой. А теперь прекрати плакать. Немедленно.

— Прости. Та девчонка так меня напугала.

— Ну вот, теперь вся перчатка в помаде. Выйдем-ка из машины. На солнце очень тепло. Пройдемся по лугу. Я прихвачу коврик. Вылезай, Стефани, скорей, скорей. Скорей.