— Нет-нет-нет, Лиз, — шептал он еле слышно, но я слышала. — Не хочу ничего заканчивать. Ты нужна мне, принцесса.

— Чушь собачья!

— Лиза…

— Ты говорил, что наш брак аннулирован. Ты просил приватности, чтобы разобраться с Мариной, — не прекращала упрекать его я за всю боль, что он причинил.

— Я разобрался, малыш. Поверь, это все ужасная ошибка.

— Наш брак был ошибкой. Теперь ты свободен, Громов.

— Да, — наконец согласился он и немного отодвинул меня. Встряхнул.

Я встрепенулась и замерла снова, зачарованная его глазами, в которых отражалось мое любимое море. Суровое и холодное, но такое родное Северное море глаз Андрея Громова.

— Да, я свободен теперь, — повторил Андрей. — Поэтому я здесь. Я хочу быть с тобой, Лиза. Только с тобой я мог быть собой. Не президентом, мать ее, России, а собой. Понимаешь?

— Не очень, — честно ответила я. — Вообще не понимаю тебя, Андрей.

— Я люблю тебя, Лиза.

Такие желанные долгожданные слова словно отскочили от меня. Я замотала головой, отрицая.

— Нет, не любишь.

— Люблю, маленькая, — повторил он упрямо и стал покрывать поцелуями мое лицо.

Они не ранили, а исцеляли меня. Я больше не сопротивлялась, не пыталась вырваться, а безвольно висела на руках Андрея. Последняя капля недоверия заставила меня применить большие ружья.

— Я беременна, Андрей.

1- Бини — шапка без завязок, которая плотно сидит на голове и не сползает. В первой половине XX столетия этот головной убор носили рабочие заводов и промышленных предприятий, грузчики в Англии и учащиеся некоторых учебных заведений.

Его губы исчезли, но руки все еще держали мое тело.

— Беременна? — выдохнул Громов эхом.

— Ты не хотел ребенка, — продолжала я бомбить новостями, от которых может поплохеть.

Андрей, прищурился и спросил:

— С чего ты взяла, что я не хотел?

— Сам говорил, что не желаешь иметь детей в браке со мной.

— Я не желал иметь детей в браке по расчету, который мы оба собирались расторгнуть через пять лет.

Он снова заговорил своим потрясающим глубоким властным голосом, но я еще держалась.

— Но я не имею ничего против детей от любимой женщины, — продолжил убивать меня Андрей горячими признаниями. — Если ты думала, что я умчусь в закат, как малодушный мудак, то спешу огорчить. Я не такой.

— Не знаю, рада я этому или не очень.

Пока я решала, он вернул себе вожжи и начал командовать.

— Почему ты беременная гуляешь в такой холод?

— Не холодно, — пискнула я, не сразу замечая, что он уводит меня с пляжа.

Ноги сами шли туда, куда направлял нас Андрей.

— У меня мозги превратились в мороженое, — сделала еще одно роковое признание Громов.

— Ты одет не по погоде.

— Не поспоришь.

— Я все еще не приглашала тебя в дом.

— Тогда мне придется совершить вторжение.

— Это можно квалифицировать как покушение на суверенитет.

— Как угодно. Звони в ООН хоть прям щас, — хохотнул он и таки вторгся в наш летний дом, сразу оценил: — Тут тепло.

Я сразу сняла куртку и прошла через гостиную на кухню, включила чайник. Андрей не раздеваясь последовал за мной. Он достал телефон из кармана пиджака, посмотрел на экран.

— Здесь почти не ловит сеть. Интернета тоже нет, — поспешила сообщить я.

— Какое прекрасное место. Значит меня не найдут.

Он сел за стол, явно ожидая, что я тоже присоединюсь. Но мне пока сложно было свыкнуться с его присутствием. Хотя диалог уже потихоньку клеился.

— Хочешь кофе?

— Только вместе с тобой.

— Меня от него тошнит последнее время. Я пью вересковый чай.

— Тогда чай, — поддержал Андрей.

Я залила цветы вереска горячей водой и поставила чайник на стол и присела

— Немного настоится, — объяснила я.

— Конечно.

Пришлось все-таки сесть, потому что дела кончились. Андрей тут же взял меня за руки. Его прохладные пальцы гладили мои ладони, а глаза продолжали топить лед, рушить стены между нами.

Я решила не молчать, не тешить обиды и гордыню, сразу сказала ему все, что причиняло боль.

— Я видела, как ты целовал Марину в резиденции.

— Поэтому ты уехала?

— Да.

— Тоннель и монорельс?

— Да.

— Я бы мог поймать тебя в аэропорту.

— Я использовала загран паспорт.

— Лиза… — засмеялся Андрей. — Ты действительно думаешь, что вернуть Лиз Торнтон сложнее, чем Лизу Громову?

— Я не думала об этом, если честно, — пожала я плечами. — Мне просто надо было домой.

— Поэтому я не стал тебя останавливать. Я сам оказались в полной жопе. Тебе точно не следовало в ней быть. Мне жаль, что ты видела меня с Мариной. Клянусь, после этого поцелуя больше ничего не было.

Я мрачно усмехнулась.

— Давай, скажи еще, что тебе не понравилось.

— Совершенно. Как будто целовал зомби.

Я засмеялась было, но… нет. Веселья не вышло, все равно всхлипнула, не в силах принять то, что видела за анекдот.

— Прости, принцесса. Я так сильно ошибся и растерялся… Нет, этому нет оправдания.

Как только он это сказал, я сама раскаялась.

— На самом деле, не представляю, что ты чувствовал. Ты ведь любил ее.

— Да, — кивнул Андрей. — Очень. Но я еще и чувствовал себя виноватым. Мы ведь поссорились с Мариной очень сильно, когда она уехала одна на Алтай. Она в сердцах сказала, что скорее сдохнет, чем поддержит меня на выборах. А я пожелал ей скорее сыграть в ящик.

— Андрей…

Теперь я гладила и сжимала его руки, стараясь поддержат. Он забрал их у меня, заправил мне за ухо прядь волос и схватил чайник, чтобы разлить отвар по чашкам.

— Ты казнил себя за ее смерть? — догадалась я.

— Каждый день.

Громов подвинул мне чай и взял себе. Он прислонил чашку к губам, обжёгся и отпрянул. Через небольшую паузу сказал:

— Наташа всегда говорила, что наши слова и даже мысли — это молитвы. Бог все слышит. Потрясающе, что мои желания сбылись так быстро.

— Но ведь она не умерла, — поспешила я напомнить.

— Вообще нет, — расхохотался Андрей. — А к тому же отказалась любовницей дочери Джонсона. Представляешь?