Ангел молча курил. Эта философия ему была близка, когда-то он и сам начинал именно с нее. Двадцать лет назад не было понятия «нэпмановский вор», «новый вор». Был один сход, все называли себя законниками. Для того чтобы стать вором в законе, нужно было иметь не только характер, но и, как монаху, соблюдать обет безбрачия. А когда сход все-таки разделился, Ангел принял сторону Медведя.

Именно тогда, наблюдая за цеховиками, он ко многому стал относиться иначе, справедливо полагая, что жизнь одна. Хотелось жить красиво. В конце концов фартовая жизнь – это не бараки, это не лярвы! Тянуло к красивым женщинам, к теплому морю, а чахлые березки северных широт хотелось поменять на пышные пальмы субтропиков.

Медведь велел ему переманивать в их лагерь авторитетную молодежь из числа нэпмановских воров. Вот почему Варяг оказался у них.

Хотя продолжали собирать общий сходняк, но каждый из. законников уже сделал свой выбор.

Многие законные, едва отмотав срок, уезжали на море залечивать душевные раны. Покупали машины, коттеджи, обставлялись мебелью – словом, строили коммунизм для себя. Старую истину, мол, сначала воровская семья, а уже потом все остальное, они даже и не вспоминали. Тем самым они расшатывали устои, на которых держался принцип воровской справедливости.

Сначала их было немного, потом это сделалось явлением. Эта зараза стала распространяться по всему преступному миру, подобно ржавчине разъедала крепкую сталь воровских традиций. Новое поколение авторитетов – из молодых, да раннее – отличалось от воров в законе: неимоверная тяга к личному обогащению вытесняла все остальное. Они стали привлекать на свою сторону старых авторитетных воров, приглашали их на сходки и за приличную сумму покупали голоса, пока наконец преступный мир не раскололся на два враждующих лагеря.

Нэпмановских воров нельзя было уговорить, ибо своей жестокой аскетичностью они напоминали старообрядцев, которые готовы были скорее сгинуть в огне, чем изменить своим принципам. Но все люди смертны. Один за другим в могилу стали уходить прежние авторитеты, а освободившиеся места быстро заполнялись новоявленными ратниками.

Ангел сочувствовал нэпмановским ворам, но оставаться с ними не хотел. Он принял как бы обряд очищения и сейчас жил в новой вере. Дядя Вася внушал ему уважение своей непримиримостью, прежними заслугами, но не более того. Он был так же беден, как и десять, двадцать лет назад. Если позволял себе воспользоваться общаковской кассой, то лишь для того, чтобы справить новый костюм и отобедать в ресторане.

Старые урки всегда довольствовались минимумом.

– Вот видишь, дядя Вася, сколько всего накопилось. Нам есть о чем поговорить. Сообща, заметь… Сейчас, вдвоем, проблемы мы не разрешим.

Дядя Вася докуривал вторую сигарету. Ангел покосился на него. Настоящий проповедник аскетизма, ничего не скажешь! Дядя Вася, идеолог нэпмановских воров, сейчас размышлял, как лучше сделать, чтобы не навредить авторитету старых воров. Если старообрядцы выбрасывают за околицу кружку, из которой поили гостя, то как в таком случае должны подтупить старые урки, когда будут сидеть за одним столом с отступниками, дерзнувшими поднять руку на былые воровские традиции?

– Нет, не получится!

– Пойми, дядя Вася, это нужно для нас всех, для всего воровского мира, – стоял на своем Ангел. – И надо торопиться, пока менты не обложили нас со всех сторон.

Эти слова дядю Васю заставили задуматься. Может, он в чем-то и прав, этот Ангел. Встретиться, послушать, что скажут, а дальше видно будет. В конце концов свои ведь, законники, а не легавые.

– Ладно! Уговорил. Когда и где?

– Во время похорон. На поминках. Лучшего места и не придумаешь. Успеешь предупредить своих?

Дядя Вася раздумывал секунду, а потом отрубил:

– Успею. И чтобы никакого оружия!

– Я ведь, кажется, дал понять, что нам перестрелка ни к чему?

– Я напомнил, – растопырил ладонь дядя Вася.

Они не доверяли друг другу. Возможно, авторитеты и будут без оружия, но те, кто обязан их прикрывать, наверняка явятся не с пустыми руками.

После похорон Лиса воры в законе собрались в просторном кафе. Смерть одного из них успела сплотить остальных, и какого бы лагеря они ни держались, становилось понятно, что проповедуют они одну религию.

Очень скоро выяснилось, что Лис был убит одним из бандитов. Так воры называли мужиков, которые задались целью изничтожить законников. Бесшабашные головы, они не робели, авторитет им был не указ. Бандиты рвали на себе рубахи и клялись в том, что сживут со света законников. Они были неплохо организованы, подчинялись воле своего пахана, и что их всех объединяло, так это обида на законы, установленные блатными. Бандиты отказывались давать деньги в общак, в открытую дерзили ворам. Заядлые картежники, они никогда не отдавали с кона на благое дело. Скорее всего, они так бы и растворились среди безголосых мужиков, терпеливо мотающих свой срок, если бы не схожесть их характеров. Они умели находить подобных себе в людской массе, а уж потом держались друг друга. Встретившись раз, больше не расставались.

Лиса подстрелил бандит по кличке Меченый. На правой щеке у него действительно была метка – красное родимое пятно. Четыре года назад Лис надумал расправиться с этим паханом. Поскольку на одной зоне не может быть двух королей, он решил перевести Меченого в разряд отверженных, короче говоря – опустить.

Когда мужики ушли на работу в цеха, Меченого заманили в сортир, где его уже поджидали блатные. Они пытались заломить ему руки, срывали одежду. Меченый отбивался с отчаянием приговоренного – заточкой вспорол одному из блатных живот, зубами разорвал вену на руке другого, а потом выбросился из окна второго этажа и еле доковылял до цехов. Это спасло его от бесчестья. Потом зеки долгие годы рассказывали байку о том, как один из мужиков избежал петушатины.

Зона гудела несколько дней, бандиты требовали расправы с блатными за беспредел. И тогда мужики прошлись по цехам – ломали машины, крушили все, что попадалось под руку.

Свара прекратилась только тогда, когда враждующих разделила живая стена из молоденьких солдат, готовых на хриплый голос прапорщика палить в правого и виноватого, не выделяя среди одинаковой зековской робы ни блатного, ни мужика.

Обиду Меченый не забыл и сквитался с Лисом уже после зоны.

Законники тихо поминали Лиса, время для деловых разговоров еще не настало. Хмель должен был растворить в себе скорбность поминок. Всюду слышалось одно: «Как ни тонок и хитер был Лис, а попался и он».

О Меченом не говорили. Все знали, что и недели не пройдет, как он будет зарыт в дальнем конце кладбища, где обычно покоятся безымянные бродяги.

Смерть Лиса объединила всех урок ровно настолько, чтобы нести на плечах гроб с его телом. Не в первый раз хоронили законного, да и, как видно, не в последний. Меченого приговорили дружно, не тратя лишних слов. А потом, будто за помин беспредела, выпили по стакану водки. Захмелев, дядя Вася кинул через стол Ангелу: