Она будет защищаться до последнего. Пусть это будет последнее, что она сделает в своей жизни. Но Катя будет защищаться.

Вскинув пистолет, Поляков двинулся к следующему углу. За ним располагалась задняя стена барака. Именно туда, в сторону леса, выходило заколоченное окно комнаты, где Поляков оставил Катю.

Поляков уже был в метре от поворота, готовясь открыть огонь по любой цели, как вдруг где-то сзади чавкнула грязь.

Поляков развернулся всем телом, одновременно вскидывая оружие, и содрогнулся. Петр — здоровяк лет 50, плотный, крепкий, на полголовы выше Полякова — был на расстоянии вытянутой руки. Поляков увидел его налитое яростью лицо, в горящих глазах горело безумие.

— Аыыа! — бессвязно прорычал Петр и перехватил руки Полякова. Шарахаясь назад, Поляков выстрелил. Его травматик стрелял со звуком боевого пистолета, и грохот выстрела озарил округу. Круглый кусок резины — пуля — пронесся в десятке сантиметров от лица Петра. Тот зарычал еще громче, дергая Полякова и выводя его из равновесия. Ноги скользнули по грязи, и Поляков рухнул на бок.

Пистолет отлетел в сторону.

Это конец, промелькнуло в голове Полякова.

Услышав выстрел, Катя содрогнулась. Она держала фонарик в левой руке и шариковую ручку в правой, сжимая их до боли в суставах, и тряслась от ужаса.

Поляков нашел его! Он, убийца, был там — перед этим проклятым бараком!

Катя больше всего на свете хотела забиться в самый темный угол комнаты, наплевав, что это было самым сокровенным местом в жизни ее заклятого врага, внушавшего ужас и отвращение. Лишь бы спрятаться — пока ее не найдет Поляков и не утешит словами «Все хорошо».

Но что, если все — плохо?!

Катя услышала, как она скулит от страха и отчаяния. Одна, на краю мира, в забытом всеми бараке. Какие у нее были шансы, если зверь расправится с Поляковым?

Как она будет жить дальше, если тварь — расправится с Поляковым?!

На негнущихся, дрожащих ногах Катя бросилась к выходу. Луч фонарика скакал перед ней, указывая дорогу. Спотыкаясь, Катя добралась до двери и вывалилась из гнилого темного смрада под дождь.

Яростный истошный рык донесся откуда-то справа, из-за угла. Катя отшатнулась, замахиваясь ручкой. Но никого не было. А где-то там, за поворотом, что-то чавкнуло, после чего до ушей Кати донесся леденящий душу крик.

Это был Поляков.

Забыв обо всем, не видя перед собой дороги, Катя побежала, разбрызгивая грязь, вперед.

За поворотом в топи из грязи и воды лежал Поляков. Его били конвульсии. Сидя сверху, показавшийся ей великаном из жуткой сказки человек занес руку с окровавленным ножом и снова ударил Полякова в грудь. Утопив лезвие по рукоятку в теле Полякова, который в ответ на это содрогнулся и харкнул кровью.

Катя поняла, что все кончено. Поляков умирает, а она умрет прямо сейчас.

И тогда страх ушел.

Чего бояться, если ты — уже мертва?

Катя бросилась к великану, терзавшему залитого кровью Полякова. Убийца услышал или почувствовал что-то, повернул к Кате перекошенное от животной ярости лицо. Катя со всей силы ударила его фонариком, разбивая нос в кровь. Великан лишь оскалился, демонстрируя желтые кривые зубы, и выдернул нож из груди агонизирующего Полякова.

— Аааа! — услышала Катя собственный, утробный, наполненный ненавистью голос, сжала металлическую шариковую ручку в ладони и со всей силой, на которую она была способна, вонзила импровизированное оружие в шею великана.

Ручка наполовину ушла в мягкие ткани, из которых вырвались брызги крови. Великан шарахнулся назад, взмахнув руками. Своей лапой он задел Катю, и та, взвизгнув, растянулась в грязи рядом с Поляковым. Великан вскочил, кружась на месте.

Как в бреду, Катя видела убийцу, который обхватил торчащую у него из шеи шариковую ручку и, утробно рыча, вырвал ее из раны. Как в бреду, Катя видела бледное лицо Полякова: глаза покрывались туманом и закатывались, а изо рта сгустками выбрасывалась алая кровь. Как в бреду, Катя увидела валяющийся в грязи травматический пистолет Полякова.

Великан отшвырнул ручку в сторону и двинулся на Катю, растерзывая ее на части полыхающим адским огнем взглядом.

Катя схватила пистолет. Рукоятка, мокрая от воды и грязи, норовила выскользнуть. Обхватив оружие двумя трясущимися и грязными руками, Катя вскинула пистолет и открыла огонь.

Первая резиновая пуля на полной скорости врезалась в адамово яблоко великана, травмируя его трахею и лишая его возможности дышать. Великан выпучил глаза и раззявил рот в рвотном позыве, но сделал еще шаг. Вторая и третья пули врезались в его грудь, не причиняя убийце никакого вреда. Краснея от нехватки воздуха, он продолжал двигаться на Катю. В его руке мелькнул окровавленный нож.

Четвертая резиновая пуля вошла в округлившийся от удушья глаз Петра Фокина. Разорвав тонкую структуру глазного яблока, пуля вгрызлась в мозг, в тысячную долю секунды разрушая его, и уперлась в треснувшую, но выдержавшую удар затылочную кость. Великан застыл, а потом осел на колени, раскидывая повсюду грязь. Катя всадила оставшиеся пули — пока затвор не замер на задержке — ему в грудь. Последним ударом преклонившегося перед своей смертью великана отбросило назад, и он застыл навсегда, глядя пустующей окровавленной глазницей в затянутое низкими черными тучами рыдающее небо.

Катя выронила пистолет, и ее скрутило от идущих из самого нутра рыданий.

18 лет назад

Катя не могла сомкнуть глаз. Она сидела у окна их с Валей комнаты, сжавшись в комок и обнимая свои стучащие друг об друга от страха коленки. За окном не было видно ничего — ставни были закрыты снаружи — но Катя вслушивалась в каждый шорох, доносившийся с улицы.

Катя молила бога, чтобы папа нашел Валю. Чтобы ее старшая сестра вернулась пристыженной, обиженной, пусть зареванной, пусть даже с красным лицом от пощечины, которую ей за самовольную отлучку в такие трудные времена наверняка влепил бы папа! — но, главное, чтобы она вернулась.

Катю терзали самые разные мысли, которые как тараканы проникали в ее голову с разных сторон. Отгонишь одну — ее место сразу же занимала другая.

Незаметно для себя, устав бороться с ветряными мельницами осаждавшего ее страха, Катя задремала. Когда она вздрогнула, сквозь щель между ставнями пробивался робкий свет. Уже утро. Катя вскочила и бросилась в комнату. Окно около телевизора было открыто снаружи: здесь вечером мама оборудовала себе наблюдательный пост, чтобы первой увидеть самое важное. Кресло и клубок шерсти со спицами. Она пыталась вязать, чтобы хоть как-то отвлечь себя от жутких страхов, но за всю ночь так и не взялась за спицы.

Мамы не было. В доме царила гробовая тишина, и это Кате показалось самым жутким. Она робко шагнула к окну и тут увидела спину матери. Та стояла перед воротами дома и смотрела на улицу.