Однажды, входя в санчасть, Силка бросает взгляд в дальний конец двора и с радостью замечает знакомую высокую и статную фигуру Александра, который, прикрыв глаза, выпускает дым в морозный воздух.

Она принимается за работу, и этот образ, как пища, поддерживает ее на протяжении многих дней.

Снова наступает полярная ночь.

На дворе завывает снежная буря, и лишь один мужчина отваживается войти в барак 29. Борис. Он в смятении. Он узнал, что через несколько дней его освободят, и пытается задействовать свои связи, чтобы Силку освободили тоже и они смогли начать совместную жизнь.

Борис рассказывает ей о своих планах – как они приедут к нему домой, – рассказывает о своих родных, и о том, как он найдет работу для себя и для Силки, и о том, что хочет жить с ней одной семьей. Силка молчит, ей тошно. Ей надо подумать о чем-то другом.

Пока он прижимается к ней, она гладит его по бритой голове.

Он говорит, что любит ее.

Силка мысленно переносится в другое место, в другое время.

Освенцим-Биркенау, 1944 год

– Ты знаешь, что нравишься мне, верно?

– Да, герр Шварцхубер, – робко отвечает Силка.

– Если бы я мог, то сделал бы что-нибудь со своими чувствами к тебе. Ты ведь это понимаешь, да?

– Да, герр.

– Не называй меня «герр» здесь, в постели. Называй по имени.

– Иоганн.

– В твоих устах это звучит так мило. Я ведь нравлюсь тебе, да?

Силка придает своему голосу ласковое выражение. Он не видит слез, которые она смахивает с глаз, произнося величайшую ложь в своей жизни. Ложь, позволяющую ей остаться в живых.

– Конечно, Иоганн.

Силка осторожно запускает пальцы ему в волосы. Он мурлычет, как котенок, прижимаясь к ее груди.

– Иоганн?

– Да, крошка моя.

– За то время, что мы вместе, я ведь никогда ни о чем тебя не просила, верно?

– Гм… Пожалуй, не просила, а что?

– Могу я попросить тебя об одной вещи?

– Наверное. Да, если я могу тебе это дать. Что ты хочешь?

– Это не для меня.

– А для кого?

– Для моей подруги Гиты. Она любит одного человека, как я люблю тебя, и хорошо было бы, если бы ему вернули его прежнюю работу, которую он хорошо выполнял.

– Что за работа?

– Татуировщик. Он был татуировщиком.

– Гм… Я о нем слышал. Ты знаешь, где он сейчас?

– Знаю.

– Тогда почему бы нам не навестить его завтра?

– Спасибо, Иоганн. Большое спасибо.

Силка откашливается и глотает слезы. В этом месте от них нет никакого толка.

* * *

Чувствуя, как Борис гладит ее по лицу, ласкает шею, Силка заставляет себя придать голосу то самое выражение.

– О-о, Борис, не знаю даже, что и сказать. Я очень хорошо к тебе отношусь, ты занимал важное место в моей жизни здесь.

– Но ты любишь меня, Силка?

Она откашливается:

– Конечно. Ты мой спаситель.

Она удивляется его неспособности улавливать интонации ее голоса, язык тела, которые не лгут. Она не верит в чудеса, в любовь.

– Я должен забрать тебя с собой. Я хочу, чтобы ты была со мной. Невыносимо думать, как кто-то из этих скотов будет тебя лапать. Они говорят, что выстраиваются в очередь, чтобы завладеть тобой, как только я уеду.

Эти слова пронзают Силку, словно удар кинжала, и она хватается за грудь. Борис объясняет ее горестный стон грустью, с которой она воспринимает его отъезд. Обнимая Силку, он нашептывает ей слова любви, обещая, что будет заботиться о ней.

* * *

На следующее утро в столовой Силка, Лена и Анастасия сидят вместе над мисками с жидкой кашей.

– Вчера вечером я все слышала, – говорит Анастасия Силке.

– Анастасия, не забивай себе этим голову, – просит Силка; ей надо самой решить эту проблему.

– Что слышала? – спрашивает Лена.

– Бориса отпускают, – отвечает Анастасия.

На миг Лена перестает есть.

– Силка, тебе надо перебраться в барак для медсестер.

– Разберемся. Я не могу бросить всех вас.

– Силка, не глупи! – стукнув подругу ложкой, восклицает Лена. – У всех нас есть мужья или защитники, – добавляет она, незаметно махнув рукой Антонине, стоящей в дальнем углу столовой. – Тебя сожрут живьем. Даже Антонина и твоя любимая докторша не спасут тебя.

У Анастасии дрожат губы.

– Силка, я буду так скучать по тебе, но Лена права. Мы постараемся встречаться с тобой в белые ночи, как с Йосей, помнишь?

Силка смотрит в миску с кашей. Размышляет.

* * *

После переклички Силка с трудом пробирается в санчасть по глубокому снегу и разыскивает врача Елену.

– Мы можем поговорить?

– Конечно, Силка.

– Вы можете перевести меня прямо сегодня в барак для медсестер? Я не могу больше ночевать в своем бараке, – с ходу заявляет она.

– Тебя обидели? – спрашивает Елена.

– Пока нет, но могут, если я останусь на прежнем месте. Пожалуйста, помогите мне!

Силка очень переживает из-за расставания с подругами, но все они в настоящее время под защитой, это правда. Ее пребывание в бараке 29 ничего не изменит. К тому же они не нуждаются в ее дополнительном пайке, поскольку большинство из них получили более выгодную работу.

– Успокойся. Конечно, мы тебе поможем. Сегодня после смены пойдешь с Любой в общежитие медсестер, – говорит Елена. – Хочешь рассказать, что случилось? Я думала, женщины, с которыми ты живешь, хорошо к тебе относятся.

– Так и есть. Дело не в них, а в Борисе.

– Это тот козел, который насилует тебя?

– Да. Вчера вечером он сказал, что его освобождают и что другие мужики уже выстраиваются в очередь ко мне.

– Довольно, Силка. Никто тебя не тронет. Пока я в силах помочь, никто тебя не обидит.

Силка живет теперь в другом помещении, где у нее есть койка, небольшая тумбочка, свежее постельное белье, и все это облегчает ее повседневную жизнь. Но вот душ совершенно выбивает ее из колеи, и она, рыдая и сжавшись в комок, стоит под теплой водой, пока оттуда ее не извлекает Раиса – успокаивает, вытирает, одевает и укладывает в постель.