ВАШИ ПРАВА

Вы вправе возмутиться: с какой стати, разве я виноват, что в моих генах, в закодированной предками программе, неизвестно от кого из них — мне передалось работолюбие и жажда справедливости? Конечно, виноваты! Еще бы не виноваты! Потому что наследственность — это лишь первоначальная характеристика, с которой вы приходите в мир. А затем следует долгая, упорная, кропотливая работа над собой.

* ЛЮБУЮ ФОРМУ ЖЕЛАНИЯ ДЕЙСТВОВАТЬ, ТРУДИТЬСЯ, БОРОТЬСЯ ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ МОЖНО И НУЖНО В СЕБЕ ИСКОРЕНЯТЬ. ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПОЛЕЗНЫМ И ПОЛНОЦЕННЫМ ЧЛЕНОМ ОБЩЕСТВА МОЖЕТ СТАТЬ ТОЛЬКО СТОПРОЦЕНТНЫЙ БЕЗДЕЛЬНИК, СОЕДИНИВШИЙ В СЕБЕ ВСЕ ТИПЫ И ВИДЫ ПОРОКОВ И НЕДОСТАТКОВ.

Проверьте себя. Способны ли вы специально, назло, устроить человеку неприятность? Подбросить подлянку — за его же хорошее к вам отношение? Обмануть? Оболгать? Обидеть?

а) Да — все у вас в порядке, вы на правильном пути,

б) Нет — то-то и оно, вы же дурак. Вам до такого не додуматься. А те, кто додумываются, — те умные. Они на все способны.

ВЫВОД № 5. С человеком без недостатков (каковыми себя считают все дураки) невозможно ни о чем договориться. Такой не идет на компромиссы (тоже — признак дурака). Те, у кого есть изъяны, как бы обмениваются ими: я прощу тебе твою некомпетентность, а ты сквозь пальцы посмотри на мое пристрастие к женскому полу, я не замечу твоей нечестности в денежных расчетах, а ты прими как данность мою способность предать в любой момент.

Ну, а если ничего предосудительного не совершил и не собираешься — кому ты нужен, кто и чем станет с тобой меняться, предлагая — баш-на-баш — свои пороки и недостатки?

* БЕЗ НЕДОСТАТКОВ ТЫ НИКОМУ НЕ НУЖЕН, так и знай!

Человеку без изъяна просто нечего предложить для обмена и поэтому нечего попросить в ответ.

ИТОГ. Подумайте: надо ли оставаться положительным, болеющим за интересы дела, переживающим за близких, заботящимся о своем честном имени? Какая от всех этих хлопот польза? Один вред и сплошное расстройство! Срочно преображайтесь, пока не поздно! Срочно! Иначе рискуете вообще ничего не успеть в этой жизни. Срочно обретайте один, два, три, а лучше — множество недостатков. Только так вам удастся себя реализовать, воплотить, да и наверняка — преуспеть!

ВОПЛЬ ДУШИ (или откровенное признание)

Я тоже хочу, чтобы меня любили. Хочу быть вечно опаздывающим, ничего не умеющим, все забывающим разболтаем. Чтоб и меня подхлестывало и подгоняло начальство, а я все равно не успевал, и забывал, и не справлялся; чтобы оно орало на меня, выходило из себя, топало ногами, а я только виновато опускал голову, чесал в затылке. И чтобы меня любили и жалели такие же разболтай, как я сам, чтоб мы попивали вместе пиво или чай и поругивали это самое начальство, осуждая его за грубость, но в принципе, в глубине души знали, что оно справедливое, умное, за нас заступающееся и о нас заботящееся, а, главное, в отличие от нас, все понимает и помнит. И нами руководит. Я тоже хочу ничего не хотеть, довольствоваться тем, что имею, а если отберут то, что есть, — удовлетвориться тем, что останется. Хочу никуда не спешить, на все плевать и всех (по большому счету) видеть в гробу.

Ибо если ты хоть чего-то в жизни хочешь, хоть к чему-то стремишься — тебе не будет покоя. Будешь вынужден от кого-то чего-то требовать, просить, добиваться, не соглашаться, нервничать… Будешь вступать в споры, доказывать, повышать голос…

Это — прямой путь в лечебницу.

Я хочу научиться сидеть сложа руки. Как сидят, когда ничто не интересует. И не заботит. И чтоб все приплывало ко мне само.

ПИСЬМО ПОТОМКАМ

Может быть, вам повезет больше, чем мне, и вы проживете жизнь в другом окружении, среди других людей. Мудрых, красивых, добрых. Но я-то думаю, что весь секрет положительного впечатления, которое производит человек — в той мере скрытности, которой он наделен. Эта вторая, тайная ипостась человека порой бывает спрятана так глубоко… Может быть, моя беда в том, что к слишком многим секретам я был допущен, слишком многое о людях узнал, благодаря тесному общению с моим другом Маркофьевым, слишком ко многому приблизился — вопреки собственному желанию.

Может быть, то, что я расскажу, вас не удивит, может быть, — порой я отчетливо понимаю это — лишь мне все творящееся кажется странным, нелепым, чудовищным, невозможным, а на самом деле происходит то, что и должно совершаться. И, значит, это я — изгой, живущий неправильно и не по тем законам, которые считают для себя правилом остальные.

Итак, начать с института, где я работаю и где большинство сотрудников совсем не те, кем представляются и за кого себя выдают. У каждого из них есть изнанка, хотя, может быть, она является главной сутью, смыслом и движущей силой всех поступков и мотивов этих людей.

Спустя два часа после начала рабочего дня к зданию института подъезжает машина. Из нее выходит самый главный в коллективе начальник. Его я знаю даже ближе, чем остальных. В институте посмеиваются над слабостью начальника, присущей и многим мужчинам: в лабораториях, столовой, секретариате трудятся сразу несколько его жен. Извинительный пустячок! Все считают эту тягу к противоположному полу нормальной и естественной. Ни для кого не секрет, чем продиктованы те или иные решения, высказывания, перемещения в институтских кабинетах и коридорах. Это так понятно и очень по-человечески. (Тут и встает вопрос: что значит быть человеком и вести себя по-человечески? И ведут ли себя аналогичным образом, скажем, в птичьей стае? Зверином стаде? Рыбьем косяке? Если мне в течение жизни удастся найти ответ на этот вопрос, а я бы очень хотел надеяться, что обнаружу его, я буду считать свою судьбу состоявшейся.)

Знаю-знаю, людей нужно любить, снисходительно относиться к их недостаткам, прощать мелкие грешки и крупные проколы. И я — за их слабости — как раз их люблю. А не люблю за силу. За хитрое притворство. Когда, пользуясь грубостью и изворотливостью, начинают утверждать превосходство над теми, кому не дано или кто не хочет участвовать в притворстве. Да еще при этом, делая вид (или действительно полагая), что никому про их грешки не известно, строят из себя святых, корчат праведников — и поучают более глупых, не умеющих грешить и сохранять при этом благопристойный вид, и раздают этим глупым советы: как согрешить и предстать незапятнанным.

Предположим, ты большой начальник, и многого в жизни достиг, и тебе многое (как ты сам считаешь) позволено. И предположим, тебя настигла любовь — такая сильная, такая безумная, что тебя аж закачало и ты не в силах нести ее на своих плечах. Как же ты поступишь? Ну, разумеется, притащишь в свой институт, возьмешь на работу — лучше всего своим секретарем, чтобы далеко за любовью не ходить и постоянно свою неземную красавицу лицезреть. Ну, а по праздникам, по большим праздникам можно купить своей старенькой тете билеты в кино и на два часа затащить свою любовь в теткину квартиру — со взбитыми перинами, а перед этим как следует выпить, а потом, когда вернувшаяся после сеанса домой тетя вас разбудит, поспешно напялить на свою Офелию, на свою Джульетту, прямо на ее прекрасное, мраморное обнаженное тело — пальто и зимние сапоги и скорее везти к дверям ее собственного дома, где уже ждет — не дождется эту Дульсинею ее собственный муж. На следующий день бедняжка, получившая от мужа все, что могла получить, отправляется по тетиному адресу и получает узелок с остальными своими забытыми впопыхах вещами. Чувства, которые захлестывают ее при этом, так необоримы, что, приехав на работу, она всем, всем, кого встречает на этажах, в буфете или в дамском туалете, рассказывает о нем, своем единственном, неповторимом, великодушном… И весь институт эту историю обсуждает — восхищаясь, и причмокивая, и гордясь редкостной красотой чувства, охватившего этих двоих и расцветшего у всех на глазах.