— А почему последней? — в один голос спросили Михась и Степа.

— Так с башни ж было хорошо видно, что пожар уже подступает к самому берегу и через час у вражеской конницы не будет пути отхода из горящего города! — с ноткой чуть заметного превосходства в голосе объяснил полусотник. — Так что через час они либо ворвутся в Кремль, чего мы им, конечно, не позволим, либо уберутся прочь!

* * *

Колонна ордынской конницы, растянувшись на полверсты вдоль единственного свободного от огня участка на берегу Москвы-реки, продолжала неподвижно стоять напротив Кремля. Но ее ряды уже потеряли былую стройность и монолитность. Нервничали, пытаясь вскинуться на дыбы, кони, напуганные жаром и дымом огромного пожара. Тревожно озирались всадники, вообще не любившие городов с их узкими улицами, а этот город к тому же был еще и охвачен пламенем. Они уже не жаждали сказочных богатств, спрятанных за высокими кремлевскими стенами, а думали лишь о том, как бы им поскорее вырваться из этой огненной ловушки, уйти назад, в просторные подмосковные поля. Мысль об отступлении все более и более занимала умы не только рядовых ордынцев. Даже пятеро темников, находившиеся в голове колонны рядом с мурзой, командовавшим всем их отрядом, время от времени вопросительно поглядывали на своего военачальника и пытались осторожно, с восточной витиеватостью, намекнуть ему, мол, не соблаговолит ли высокочтимый мурза увести непобедимых воинов великого хана подальше от бушевавшей вокруг огненной стихии?

Мурза и сам был не прочь задать стрекача. Он уже в который раз поворачивался к находившемуся рядом с ним Ахмеду, помощнику главного турецкого военного советника Буслам-паши, и спрашивал:

— Эй, Ахмед! Где твой взрыв, который ты нам вчера обещал? Почему до сих пор закрыты кремлевские ворота? Мы тут все скоро сгорим!

— Взрыв будет, отважный мурза! — терпеливо отвечал Ахмед. — Наш друг Кудеяр, находящийся там, в Кремле, вот-вот сумеет обмануть этих глупых русов и разнести в щепки крепостные ворота всесокрушающими турецкими бомбами!

Но внезапно внимание ордынского походного штаба привлекли призывные крики, раздавшиеся далеко в стороне от ворот, у подножия кремлевской стены. Оттуда, по направлению к их колонне, размахивая руками, бежали два человека. Ахмед поднес к глазу подзорную трубу, и его смуглое лицо вдруг покрылось мертвенной бледностью.

— Кудеяр! — сдавленным голосом произнес он. — Мурза, пошли своих всадников навстречу этим людям!

С кремлевской стены вслед беглецам прозвучали выстрелы, один из бежавших упал. Но вскоре перед Ахмедом и мурзой предстал целый и невредимый Кудеяр. Второй человек, раненный в спину, с залитым кровью лицом, которое он, очевидно, разбил при падении, был без сознания и лишь время от времени стонал.

— Что случилось, почему ты не взорвал ворота? — жестко выкрикнул Ахмед, обращаясь к Кудеяру.

В его голосе звучала смертельная угроза, от которой невольно поежился даже сам мурза. Но Кудеяр и бровью не повел. С привычной наглостью и чувством собственного превосходства он произнес:

— Обстоятельства изменились. Мы в ловушке. Сюда, под Москву, вот-вот нагрянет царь Иван с двухсоттысячным войском, которое успело прийти из Ливонии. Надо немедленно сообщить эту весть Буслам-паше. Или самому великому хану! — добавил он, обращаясь непосредственно к мурзе.

— Откуда это тебе известно? — недоверчиво воскликнул пораженный Ахмед.

— Вот список грамоты, привезенной сегодня утром в Кремль царским гонцом. Я с риском для жизни добыл этот список не где-нибудь, а в Разрядном приказе! — высокомерно бросил Кудеяр, вынув из-за пазухи свиток и показав его Ахмеду лишь издали.

— Дай сюда! — протянул руку помощник Буслам-паши.

— Я собственноручно передам визирю этот драгоценный документ, добытый мною ценой невероятных героических усилий! — усмехнулся Кудеяр, пряча свиток за пазуху.

Ахмеду пришлось молча проглотить эту очередную наглость.

— А это еще кто? — раздраженно произнес он, указывая на окровавленного мужика, лежащего перед ним на попоне, наскоро расстеленной на земле.

— Один из наших людей. Он спас мне жизнь в смертельной схватке, когда все остальные, подобранные тобой люди, — Кудеяр особо выделил эти слова, — когда все остальные, подобранные тобой, Ахмед, люди, предали меня и разбежались. А ты что ж, не узнаешь его?

— Я работал не со всеми, — уже совершенно другим, совсем не грозным, а даже слегка заискивающим тоном произнес Ахмед. — Да и у него ведь все лицо в крови. Надо его срочно перевязать.

Ахмед сделал знак своему слуге, чтобы тот немедленно занялся раненым, и обратился к мурзе:

— Пусть отважный мурза прикажет своим туменам начать отход для соединения с главным войском. Мы добыли важнейшие сведения, которые отважный мурза должен как можно быстрее сообщить своему повелителю, великому хану!

Мурза задумчиво поднял глаза к небу, изображая глубокомысленные раздумья. Выдержав паузу, которую наверняка одобрил бы будущий основатель Московского художественного театра, воздвигнутого через триста с лишним лет недалеко от того места, где сейчас стояло ордынское войско, мурза произнес:

— Мы вновь поверим тебе, Ахмед, ибо твоими устами говорит визирь Буслам-паша и сам великий султан Сулейман. К тому же мое войско слишком мало для сокрушения крепости русов: тумены нашего правого крыла так и не смогли пробиться мне на помощь через полк левой руки проклятого князя Воротынского. А посему я вынужден принять твое предложение и приказать моим всадникам идти на соединение с главным войском, пока пожар, зажженный вашими славными турецкими пушкарями, не уничтожил нас всех.

Ахмед лишь молча поклонился в ответ на речь мурзы, в которой тот совершенно недвусмысленно давал понять, что свою неудачу под стенами Кремля спишет целиком и полностью на турецких военных советников, артиллеристов и незадачливых предводителей правого крыла ордынского войска. Бунчук мурзы с тремя белыми хвостами взвился вверх, проревели длинные трубы, и колонна крымской конницы, дружно поворотив назад по долгожданному сигналу, галопом понеслась прочь из горящей Москвы.

Толпа беженцев, пытающихся вырваться из охваченной пламенем столицы на север, мимо Кремля, все накатывала и накатывала на левый берег реки Неглинки. Мост был забит до отказа, вот-вот готов был рухнуть, и казалось, что движение на нем остановилось. Слева и справа от моста люди стояли вдоль берега по горло в воде, но на них напирали сзади, сталкивали на стрежень. Те, кто не умел или уже не мог плавать, захлебывались, тонули, их трупы несло течением, наваливало на стоявших на отмелях еще живых людей.

Анюта изо всех сил работала локтями, изворачивалась гибким телом, и ей пока удавалось сохранять вертикальное положение, избегать угрозы быть затоптанной. Она не видела, что происходило впереди, просто двигалась вместе с толпой, боролась за свою жизнь. Внезапно девушка почувствовала, что ритм движения людской массы, к которому она уже приноровилась, как-то нарушился. Чуть повернув голову, Анюта увидела, что по самой середине забитой людьми улицы движется карета, запряженная шестериком. Мощные упитанные кони, хрипя в постромках, раздвигали, топтали оказавшихся на их пути людей и несли карету с довольно приличной скоростью, оставляя за собой раздавленные тела. Тех, кто пытался зацепиться за карету, били саблями, пиками и кинжалами здоровенные форейторы в иноземной одежде, укрывшиеся внутри за дверцами, стоявшие на высоких запятках и козлах.