Сангвинисты вокруг Бернарда исполняли знакомую ему пляску смерти. Крики умирающих эхом отскакивали от холодных, бездушных стен. Зверь внутри клетки исступленно метался. Словно по барабану, бил по кожаной обмотке, кричал, требуя, чтобы его выпустили на волю, чтобы дали наконец досыта напиться крови.

Лошадь ржала и испуганно мотала головой.

Теперь от ближайших улиц и переулков валили клубы дыма. Ноздри щекотал запах паленой шерсти и плоти. Это крестоносцы подожгли некоторые части города. Бернард опасался, что они могут уничтожить ту часть Иерусалима, в которую он пытался пробиться, — ту его часть, где можно найти священное оружие.

Понимая, что от лошади теперь толку мало, Бернард обнажил меч и несколькими ловкими движениями обрубил сбрую. Жеребец моментально почувствовал свободу. Рванув вперед, он сбил с ног одного сангвиниста и галопом понесся через горы окровавленных тел.

Давай, беги, пожелал ему Бернард.

Зная, что ни один из его братьев не оставит сражения, он шагнул к задней части повозки. Последние шаги он должен проделать один.

Как Христос, когда тот тащил на себе крест.

Сунув меч в ножны, Бернард навалился плечом на заднюю стенку повозки.

Оставшееся расстояние он будет толкать ее сам. В другой жизни, когда его сердце по-прежнему билось, он был сильный, крепкий мужчина. Теперь же с ним по силе не сравнится ни один смертный.

Воздух был пропитан запахом крови и, скорее, напоминал густой пар. Бернард сделал осторожный вдох. На периферии зрения тотчас возникла алая жажда. Боже, как он алкал крови их всех — каждого мужчины, каждой женщины, каждого ребенка в этом городе! Это желание было столь велико, что грозило взорвать его изнутри.

Вместо этого он еще сильнее сжал раскаленный крест, дабы священная боль остудила темное желание.

Превозмогая себя, Бернард сделал шаг, и колеса, словно нехотя, описали один оборот, затем еще один… И каждый новый оборот колеса приближал его к заветной цели.

Увы, одновременно с каждым шагом в нем нарастал страх.

Что, если я опоздал?

* * *

Солнце уже клонилось к горизонту, когда Бернард увидел свою цель. К этому времени он уже валился с ног от усталости, до последней капли растратив всю свою нечеловеческую силу.

В конце улицы, где отчаянно сражались последние защитники города, к равнодушно-синему небу вздымался свинцовый купол мечети. Ее некогда безупречно белый фасад был весь в пятнах крови. Даже с расстояния Бернарду было слышно, как бьются сердца мужчин, женщин, детей, что искали защиту за ее толстыми стенами.

Он вновь подтолкнул плечом повозку и прислушался, как они молят о пощаде своего чужеземного бога. Увы, пощады им не будет — об этом позаботится зверь, которого он сейчас везет в клетке. Пощады можно ждать от кого угодно, только не от него.

Их никчемные жизни не значили ничего по сравнению с тем, к чему стремился Бернард. Ему нужно оружие, которое бы очистило мир от скверны.

Замечтавшись, Бернард не заметил, как переднее колесо угодило в глубокую трещину в мостовой и прочно застряло между камнями. Повозка вздрогнула и остановилась.

Как будто почувствовав преимущество, неверные прорвали фалангу защитников повозки. К Бернарду, потрясая искривленным мечом, бросился какой-то худой мужчина с всклокоченными черными волосами. Он явно пытался встать на защиту своей мечети, своей семьи, своей жизни.

Бернард принял его жертву — всего один взмах холодной стали, и мужчина уже лежал на земле.

Брызнула кровь, запятнав мантию Бернарда. Хотя это было строжайше запрещено, за исключением крайних случаев, он потрогал пятно, после чего поднес пальцы к губам и слизал языком кровь.

Кровь. Лишь она даст ему сил двигаться дальше. Покаяние за это он примет позже — если понадобится, то на сто лет вперед.

Начиная от кончика языка, Бернарда изнутри опалил огонь. Его члены тотчас наполнились силой, поле зрения сузилось до одной точки. Он налег плечом и, поднатужившись, сдвинул повозку с места. Та покатилась дальше.

Губы тотчас прошептали молитву — взывая к Господу дать ему силу и прощение за только что свершенный грех.

Он толкал повозку вперед, а его братья тем временем прокладывали для него дорогу.

Двери мечети маячили прямо перед ним, ее последние защитники умирали на ее пороге. Бернард оставил повозку, широким шагом подошел к мечети и с силой, неведомой простым смертным, ударом ноги разнес запертые изнутри на засов двери.

Внутри, эхом отражаясь от узорчатых стен, раздался хор испуганных голосов. Исполненные ужасом сердца бились в унисон. Их биение слилось в один звук, напоминающий рев прибоя. Из темноты под куполом на него смотрели испуганные глаза.

Бернард встал в дверном проеме, чтобы они увидели его на фоне пылающего города. Они должны узнать жреческое одеяние и серебряный крест, должны понять, что христиане победили их.

Но что еще важнее, они должны понять, что спасения им нет.

Братья-сангвинисты подоспели к нему и встали позади него плечом к плечу перед входом в мечеть. Отсюда не убежит ни одна душа. Огромное пространство мечети было пронизано ужасом. Казалось, он поднимался от плиток пола к куполу над головами.

Бернард прыжком вернулся к повозке и, сняв с деревянного настила тяжелую клетку, потащил ее по ступенькам к двери. Железное основание оставило после себя на каменных ступенях длинный черный след. Стена сангвинистов расступилась, пропуская его внутрь, затем сомкнулась снова.

Внутри мечети Бернард поставил клетку вертикально на полированный пол. Один взмах меча — и замок полетел на мраморные плиты. Отступив на шаг назад, Бернард распахнул заржавевшую дверь клетки. В ее скрипе и скрежете потонули и удары сотен сердец неверных, и их надрывное дыхание.

Впервые за многие месяцы получив свободу, зверь шагнул вперед. Длинные руки потрогали воздух, как будто пытаясь нащупать ставшие привычными железные прутья.

Бернарду с трудом верилось, что это существо когда-то называлось человеком. Кожа зверя была мертвенно-бледной, как у покойника, длинные золотистые волосы свисали на спину спутанной гривой. Конечности тонкие, как у паука.

При виде чудовища толпа отшатнулась. Неверные, в ужасе давя друг друга, прижались к стенам. Какой изысканный аромат крови и страха исходил от них!

Бернард вскинул над головой меч и подождал, когда зверь повернется к нему лицом. Он ни в коем случае не должен сбежать на улицу. Его работа — здесь. Он должен навлечь зло и скверну на это священное место. Должен разрушить даже малейшие остатки чуждой сакральности. Лишь тогда храм можно будет заново освятить во славу Божию.

Зверь как будто прочел его мысли и повернул к нему морщинистое лицо, на котором тускло светились молочно-белые глаза. Кожа монстра давно не видела солнца, да и в зверя он превратился уже немолодым.