И вот мы подошли к небольшой площади – не припомню, то ли на окраине городка, то ли уже вне его, в ближайшем поселке. Площадь была заполнена припаркованными автомобилями и пестрой, как на вокзале, толпой людей: мужчины, женщины (больше), молодые и пожилые, дети, подростки, старики… Некоторые, видно было, проводили здесь уже многие дни: сидели на чемоданах и свертках, закусывали, у кого-то была палатка. Среди авто бросались в глаза шикарные иномарки.

А главное, что сразу бросилось в душу, – висевшее надо всеми и всем невесомое, невидимое, но плотное, до костей ощутимое Облако Последней Надежды.

Не знаю, как еще определить эту атмосферу апокалипсиса, в которую мы попали. Понятно было, что большинство людей, находившихся здесь и жаждавших попасть к Ванге, находилось в кризисном, отчаянном положении. У многих пропали без вести или безнадежно болели близкие, другие сами были жертвами несчастья или ожидали и надеялись избежать.

Мне стало стыдно, что я, человек здоровый и благополучный, сейчас пройду к Ванге без очереди впереди всех этих людей. Но и отказываться было уже бессмысленно.

От дощатой будки охранника шла короткая прямая дорожка к домику дачного типа с деревянным крыльцом – там Ванга и принимала. П-в подвел меня к будке. Вышел охранник, дюжий мордоворот. П-в что-то ему тихо сказал, охранник закивал, принял понимающий вид, открыл дверцу будки, сказал «Чака малко» (подожди немного) и жестом пригласил меня войти внутрь. Я вошел, сел на стул, букет положил на колени. Охранник сел рядом на другой стул. – «Чака», – повторил. Наклонился и завозился с какими-то свертками, сваленными под стулом.

Тут я увидел, что в будке два окошка: одно фасадное – для обозрения площади ожидания, а другое, в боковой стенке – для наблюдения за домом Ванги, за входом и выходом из в него. И зачем-то еще дополнительная прорезь со шторкой в фасадной стенке – пониже окошка, почти на уровне сидения.

Через полминуты я понял, зачем эта прорезь. В окошко всунулась морда. Упитанная, губастая, рыжая. Всунулась и замигала. Охранник, молча глядя на морду, тихонько стукнул рукой по стенке. В ответ немедленно раздалось два стука снаружи. Быстрым движением охранник отодвинул шторку прорези под окошком, и в прорези очутился сверток, точней, завернутая в тряпку бутылка, ее очертания легко было разглядеть. Столь же быстрым движением охранник переместил сверток под стул, сказал морде «Чака», и морда исчезла.

Когда минут через пять от Ванги вышли какие-то люди, охранник резво выскочил наружу, и через пару секунд я увидел через боковое окошко, как некто рыжий торопливо поднялся на крыльцо и вошел. А еще через полминуты раздался крик.

Женский крик, пронзительный, оглушительный, на высокой ноте, уходящей все выше… Никогда этот крик не забуду, такого мне не приходилось слышать ни до, ни после. Слов я не мог понять, кроме одного:

– Курва-а-ак! Ах, ты курва-а-а-ак!

Догадаться, что такое «курвак», было не сложно: мужской род от бранного слова «курва» – то же, что б(….). Слово «курва» я слышал с мальчишества, теперь оно устарело, но может быть, еще возвратится в общеупотребительный лексикон, с ругательствами это случается.

Дверь стремительно распахнулась, на крыльцо выпрыгнул красный как рак рыжемордый мужик и кубарем покатился вон. А в проеме за ним показалась худая морщинистая рука, сжатая в кулак, и обладательница руки – маленькая старушка в платке, с грозными белыми глазами.

– Курвак!

Дверь закрылась. Не помню, сколько продлилась пауза; за время ее я вострепетал, ибо успел осознать: Ванга – бабушка крутая, всех вправду видит насквозь и блатных не жалует.

Следующим блатным был я. Не передать словами симфонию состояний, которые успел пережить, пока шел по той короткой дорожке, поднимался на крыльцо… Благоговение, скепсис, торжество, стыд, восторг, ужас…

А войдя в дом, сразу ощутил полную свободу от себя самого – словно бы все излишки моей самости, пока шел, успели из меня испариться; остались только внимание, любознательность и доверие. Все существо мое ощутило: здесь правда и ничего кроме правды.

В маленькой прихожей меня встретила симпатичная девушка в скромной одежде, с деревенской косынкой на голове, по-русски пригласила войти в комнату с открытой дверью, усадила на лавочку у окна. Под прямым углом к лавочке стоял у стены маленький диванчик, покрытый цветастым ковром, рядом – мусорная корзина.

На диванчике не было никого. В глубине комнаты, слабо освещенной, был еще диванчик, на нем сидели, о чем-то тихо разговаривая, женщина, еще не старая, и девочка лет восьми, я их не разглядел, а они на меня внимания не обратили.

– Баба Ванга сейчас придет, – сказала девушка. – Я вам помогу с переводом. Меня зовут Беляна.

Я понял, что это и есть дочка малкого Ленина.

Прошло еще сколько-то мгновений – и вдруг я ощутил легкий ветерок и мурашки на загривке. Ванга вошла через ту же прихожую – видимо, выходила по нужде в пределах дома – вошла как шаровая молния, бесшумно электризуя пространство. Ступала как обычно слепые: ноги ставя с повышенной твердостью, обе руки несколько выдвигая вперед, голова немного запрокинута. Беляна подхватила ее под руки, помогла сесть на диванчик, сама села в сторонке.

В стареньком сарафане, повязанная косынкой, маленькая, хрупкая, невзрачная как воробушек, старушонка, с мелким незапоминающимся личиком. Оба глаза затянуты белыми рубцовыми бельмами. Откинулась к спинке дивана. Взор – вверх, куда-то мимо меня. Молчит. Я молчу тоже. Чувствую себя естественно, будто всю жизнь здесь сижу. Достаю из кармана бумажку с сахаром и вместе с цветами сую Ванге в руки, одновременно здороваясь по-болгарски:

– Здравей, Ванга.

– Здравей, – несколько механически отвечает она. Бумажку с сахаром быстро и небрежно, не развернув, бросает в корзину. Долго и тщательно ощупывает цветы. Не отрывая от них рук, голову отводит в сторону, лицо запрокидывает. Что-то меняется в воздухе… Вдруг спрашивает повелительно, громко, как бы откуда-то издалека или с выси:

– То е Мария?.. То е Елена?..

Беляна переводит:

– Кто для вас – Мария? Кто – Елена? (Дальше буду приводить речь Ванги сразу в переводе; впрочем, он и сейчас, и тогда был почти не нужен, не только по причине близости языков).

Жму плечами – еще не врубаюсь, о ком речь.

Ванга: – Через твои цветы твои умершие женщины пришли сюда. Мария тебе кто, бабушка?

– Да, бабушку звали так. (Тут понял…)

– А Елена кто? Твоя мать?

– Да, маму звали Елена Аркадьевна.

– Вижу Марию. Вижу Елену. Они обе здесь. Они о тебе заботятся. Беспокоятся за тебя.

– …

– Твоя мать не в России родилась. Слышу французскую речь.