внимание английских и отчасти американских медиевистов к проблеме «Англо-нормандского королевства» и «Анжуйской империи» представляется вполне оправданным. При всей условности этих терминов оно приоткрыло весьма существенную страницу в прошлом англо-французских отношений, показало глубину и генетические истоки широко известного открытого противостояния двух монархий в более позднее время. Но эти исследования отличаются и существенными слабостями. Прежде всего их авторы не акцентируют внимания на том, что раскрытые ими интереснейшие эпизоды в истории отношений между Англией и Францией могут быть по-настоящему поняты и оценены лишь в контексте всей истории англо-французского соперничества в период становления централизованного государства в обеих странах.

Французские исследователи практически не уделяют внимания проблеме так называемой «Анжуйской империи», предпочитая начинать историю англо-французских отношений со времени Филиппа II Августа, которому путем сложнейших политических ухищрений и успешных войн удалось нанести серьезный удар по огромному королевству Генриха II Плантагенета. Большое внимание уделяется личности Филиппа II, действительно яркой и значительной185. Безусловная заслуга таких исследователей, как Ж. Леврон и Ж. Бордонов, состоит в том, что они показали большое влияние Филиппа II на судьбу отношений Франции с английской монархией во времена Плантагенетов. Богатый фактический материал, привлеченный авторами, отчетливо показывает действенность политических усилий Филиппа II в борьбе против сыновей Генриха II. Особенно важной представляется нам выраженная скорее в ощущениях, чем в словах, мысль современных французских медиевистов о внутренней связи столкновений между двумя монархиями в XII–XIII вв. и в период Столетней войны. Так, Леврон пишет, что борьба Филиппа II Августа с Ричардом I Львиное Сердце была «долгим эпизодом первой Столетней войны»186. Условно-образное выражение «первая Столетняя война» обладает серьезным внутренним содержанием, объективно подчеркивая органическое единство англо-французской борьбы на протяжении XII – XV вв.

Идея «первой» и «второй» Столетней войны прозвучала и в более поздней работе Ж. Сивери «Святой Людовик и его век»187. Эта фундаментальная монография содержит богатейший фактический материал по истории правления одного из крупных политических деятелей средневековой Франции. Автор, претендующий на создание «взвешенной» картины царствования Людовика IX, полемизирует с представителями знаменитой французской историографической школы «Анналов», которые, по его мнению, преувеличивают историческую роль «тенденций большой длительности» и упускают из вида «историю людей». В то же время Сивери стремится отойти от сложившейся в предшествующей французской историографии традиции создания панегирической литературы о Людовике IX188. И все же он также не совсем избежал некоторого преувеличения значимости личности короля и его политической деятельности. В его изложении Людовик IX – «арбитр Европы», заключавший исключительно «великие договоры»189.

Как правило, биографическая литература отличается большой предвзятостью и преувеличением заслуг «своих» королей. Так, названный выше Ж. Бордонов настолько стремится превознести положительные черты Филиппа II Августа, что приносит в жертву этой цели личность английского короля Ричарда Львиное Сердце: чтобы оттенить огромные достоинства Филиппа II, автор противопоставляет их недостаткам Ричарда (негосударственный человек, жесток и легкомыслен и т. д.)190.

В зарубежной историографии мало работ обобщающего характера, в которых история англо-французских отношений XII–XIII вв. освещалась бы широко, а тем более – на фоне международной жизни Западной Европы. Но все же они встречаются и заслуживают специального внимания. Хотелось бы отметить «Историю средневековой Европы» М. Кина и монографию Ж. Сивери, посвященную анализу средиземноморского и атлантического направлений во внешней политике Франции191. Последняя работа охватывает широкий период XIII – XV вв., выводя наш историографический анализ на «вторую» Столетнюю войну. В работах Кина и Сивери привлекает стремление авторов поставить крупные проблемы истории международных отношений в средневековой Европе, найти стержневые тенденции их развития. Кин предлагает широкий взгляд на международную жизнь региона в период XI – XV вв. под углом зрения борьбы за идею «христианского единства». Сама по себе эта концепция расценивается автором довольно сочувственно. И это, вероятно, следует связать с современными идеями европейского сообщества, европоцентризма и т. п. Вместе с тем исследователь справедливо отметил, что лидеры движения за «христианское единство» в средневековой Западной Европе – папство и империя – не были способны выполнить такую задачу. Прежде всего этому мешало их собственное соперничество, а кроме того, они неизбежно должны были утратить лидирующую роль в международной жизни, потому что не были центрами национальными192. Это глубокое замечание свидетельствует о стремлении дойти в анализе международных отношений до самого существа, выделить в качестве определяющих действительно значительные факторы, вытекающие из природы средневекового общества.

Закономерно, что именно при таком подходе Кин предлагает содержательно значимую периодизацию в истории международных отношений: эпоха экспансии (XI – XIII вв.) и эпоха войн (XIV – XV вв.). С наступлением второй, по мысли автора, разрушается то относительное «христианское единство», которое пробивало себе дорогу со времени крестовых походов193.

Монография Ж. Сивери о «средиземноморских миражах» и «атлантических реалиях» в политике Франции вышла в свет раньше его уже упоминавшейся книги о Людовике IX. В оценке личности этого правителя принципиальных расхождений между двумя работами нет. Но, в отличие от монографии 1983 г., где автор уделил основное внимание Людовику IX и его внутренней политике, в более ранней работе есть концепция развития международной политики Франции. Сивери считает, что начиная с XIII в. в ней боролись две тенденции: стремление к преобладанию на северо-западе Европы и тенденция к укреплению французского влияния в Средиземноморском бассейне194. Окончательным переходом от «средиземноморских миражей» к «атлантической реальности» стала Столетняя война.

В целом по итогам историографической разработки истории англо-французских отношений в период Высокого Средневековья следует отметить отсутствие пристального специального внимания к этой теме. Она затрагивается, как правило, в связи с другими сюжетами. Совсем иначе обстоит дело с историей противоречий между двумя монархиями в XIV–XV вв. Разразившийся в это время крупнейший военно-политический конфликт получил широкое отражение в зарубежной исторической науке.

Столетняя война – объект давнего и пристального внимания в английской и французской историографии. Некоторые связанные с ней сюжеты затрагиваются в работах американских авторов. В центре внимания исследователей с давнего времени находятся такие вопросы, как истоки войны, ее характер и последствия. Огромная литература посвящена Жанне д’Арк. Следует, однако, сразу же заметить, что в исследованиях о Столетней войне, по нашему мнению, недостает понимания того, что это событие было заключительным актом долгого и глубокого политического противостояния двух ведущих западноевропейских монархий.

Для того чтобы представить эволюцию зарубежной историографии по данному вопросу и направление ее развития в последние десятилетия, следует вспомнить наиболее значительных предшественников современных исследователей Столетней войны. В довольно значительной ретроспективе – с начала XX столетия до 50-х гг. – во Франции это М. Депрэ, А. Ковилль, П. Камбьер и Э. Перруа, в Англии – Т. Таут, Д. Маккиннон, М. Постан, А. Стил. Следует также отметить имеющие существенное значение для исследования Столетней войны работы бельгийского историка А. Пиренна195.

Названные авторы в основном рассматривали историю Столетней войны в духе традиционных либеральных историко-правового и историко-экономического направлений. В их работах выявились наиболее важные проблемы, связанные с изучением англо-французских противоречий и военных столкновений XIV-XV вв. Основное