В кустах ржавел разорванный в клочья искирский бронемобиль, из его круглых маленьких башенок торчали погнутые стволы пулеметов. Мюр бросила на него мимолетный взгляд, проигнорировав человеческие кости, разбросанные возле давно сдувшихся колес.

На мост выходили две пары потускневших рельс вкуса йода, лежала перевернутая дрезина такого же вкуса, с сорванной «Гретой»[92]. Девушка решительно прошла мимо, направляясь к провалу, и я, несмотря на свой скептицизм, поверил в то, что она знает, как нам оказаться подальше от Старой Академии.

Вот только Старая Академия совершенно не желала отпускать нас.

Перепрыгнув перила, на нашем пути тяжело приземлился один из «уйди-как-его-там-ду». Я узнал «женщину».

Мюр оглянулась и тихо втянула воздух через сжатые зубы. Ничего хорошего. Оставшаяся троица перекрывала нам путь к отступлению.

Да. Они стали зверьми, и сытые звери, у которых мяса на неделю вперед, обычно не охотятся через пятнадцать минут после обеда. Но вот только раньше эти звери были людьми. А людям свойственна беспричинная жестокость и желание кого-нибудь убить.

Просто так. Иногда ради забавы.

Так что в контаги, потерявших человеческий облик, нечто самое отвратительное из моего племени все же оставалось. Нас не собирались отпускать живыми.

Принять решение оказалось просто и легко.

Справиться с этими созданиями у нас не выйдет. Мы сделаем три, ну четыре выстрела, которые не остановят даже одного, не говоря уже о четырех чудовищах, прежде чем нас разорвут на части. Так что пора пускать в ход ненавистную мне артиллерию. А еще я подумал о том, что чертовски перепугаю Мюр.

Огонь надо было всего лишь подтолкнуть. Снять цепи и распахнуть вольер. И он вырвался на свободу, захватывая сосуды, ежом обдирая пищевод, даря боль и неожиданную легкость свободы. Семечко цвета риертского мармелада оказалось у меня на ладони, и я швырнул огненный цветок прямо в морду медленно подползающей к нам твари, закрывающей проход к провалу.

В отличие от ситуации на «Мандрагоре» я контролировал силу и мощь, так что пламя, несмотря на свой жар, заключило в ревущий огненный кокон лишь контаги, а не все, до чего могло дотянуться.

Девчонка, которая только-только начала поднимать револьвер, испуганно ахнула возле моего уха, а я уже разворачивался к троице, зачерпывая огня так мало, как только мог себе позволить.

Конечно, можно спалить здесь все, но чем больше возьмешь, тем тяжелее будут последствия. Так что я сэкономил и подсадил огненное семечко в центрального контаги. Оно прожгло его бледную кожу, точно сигаретный окурок, и застряло в сердце.

Я тут же превратил семечко в солнце, так, как когда-то учил меня генерал сэр Николас Патрик Харрис, заместитель главы Научно-технической лаборатории Министерства обороны. Генерал был той еще поганой гнидой, но дело свое он знал прекрасно.

Я развернулся, закрывая собой ошалевшую Мюр и прижимая ее к земле.

Тварь взорвалась ничуть не хуже связки динамита, и ее раскаленные добела ребра точно шрапнель ударили по двум оставшимся чудовищам, чтобы спустя секунду взорваться с новой силой.

В ушах звенело, я посмотрел на стелющийся, смердящий горелым мясом дым и две оглушенные, израненные туши с разорванными и обугленными боками, из которых вываливались нестерпимо алые внутренности.

Лицо Мюр оказалось близко к моему, я увидел совершенно бескровные губы, бледные щеки, на которых совсем потерялись редкие конопушки – след летнего солнца. Глаза у нее были расширенными, все того же вкуса благородного коньяка, в который бросили золотой песок. Но смотрела она без страха, хоть я и смог поколебать ее спокойствие.

Из-за угла дома появилась высокая, раскачивающаяся точно пьяная фигура с головой на нереально длинной шее. На шум прибывали новые гости.

– Ты должен мне довериться, Итан! И не останавливаться!

Девушка схватила меня за руку, потянула за собой, к провалу. Она неслась как угорелая, словно аэроплан, берущий разгон перед взлетом. Вот только у нас не было крыльев и двигателя, чтобы легко перемахнуть через пропасть.

«Довериться» оказалось непросто. Даже не спасала логика, что Мюр не похожа на самоубийцу. Она явно уверовала, что умеет летать, но я тот еще скептик и, когда до края оставалось ярдов десять, решил, что пора тормозить ее порыв. Упасть с такой высоты в воду смертельно.

Но остановить ее не успел.

Что-то подхватило меня за ноги, и я, ошеломленный этим, сделал кувырок в воздухе. Ступни потеряли опору, я инстинктивно попытался уцепиться за что-нибудь, но единственно надежной оставалась лишь Мюр, державшая меня стальной хваткой.

Мы падали, но вопреки всем законам физики не вниз, а куда-то… по кругу. Это больше всего напоминало безумную карусель, где весь мир смазался, превратился в пестрые пятна.

Падение длилось пару секунд, и, когда ноги коснулись земли, никуда не девшаяся инерция бросила меня на рельсы. И девушка, понимая, что сейчас я увлеку ее за собой, разжала пальцы. Я упал слишком близко к краю пропасти.

Пропасти в центральной секции моста.

Я вытаращился на отдалившийся берег, с которого из-за дождя через водное пространство зловеще смотрела на меня Старая Академия.

– Вставай, – тихо сказала стоявшая надо мной Мюр, и ее мокрые волосы липли ко лбу и щекам. – Надо сделать еще один прыжок, пока у меня остались силы. Вставай, пожалуйста.

Дождь зарядил с обстоятельностью старшего интенданта, проверяющего находящиеся под его подписью[93] склады. Неспешно, но усердно, показывая всем заинтересованным лицам, что здесь он надолго, пока работа не будет выполнена. Его заявление тянуло по меньшей мере на обещание, что он будет литься из туч до начала зимы.

Температура упала, и я дрожал, хотя, если честно, не совсем понимал, какой из трех причин это вызвано: отвратительной осенней сыростью, моим огненным выступлением или каруселью, которую устроила девчонка. Этот бесплатный аттракцион закончился для меня ощущением, словно вашего покорного слугу прополоскали, а затем прогнали между двух валиков для отжимания белья в квартале Ре Джен Цзи[94]. Довольно поганые ощущения, скажу я вам, особенно когда мозг не успевает переваривать все те оттенки серого, зеленого, коричневого, черного и желтого, что рухнули мне на голову, точно ведро с красками.