– С первых чисел сентября до середины октября. А потом штормяга шарахнет в берега, будет выворачивать вековые платаны, будет топить рыбацкие судёнышки, самонадеянно или опрометчиво ушедшие в открытое море. – Старик помолчал, рассматривая яблоко, которое вертел в руках. – Ну, что будем делать? Ты – хозяин. Я – слуга. Тебе решать.

Деньги, с которыми они приехали сюда, заканчивались, и перед Графом стояла дилемма: или идти в литературный колхоз, где нужно будет на своём Пегасе пахать колхозные поля, сеять культурные злаки, или всё-таки вести единоличное хозяйство, свою культуру сеять, оригинальную. Как сказал Абра-Кадабрыч:

«Надо сеять не злаки – добряки!» Но для своего единоличного хозяйства деньги нужны. Деньги, будь они прокляты. Значит, опять нужно было что-то придумать по поводу заработка.

Граф был в нерешительности.

– Азбуковедыч, а у тебя на этот счёт какие мысли?

Старик пожал плечами, продолжая вертеть в руках большое наливное яблоко, розовато-медовое.

– Если хочешь, Оман, возьми, прочитай мои мысли на яблоках! – Черновик подмигнул чёрным глазом, похожим на чернильную кляксу. – Держи!

Яблоко, точно солнышко, взлетело под потолок. Граф улыбнулся, поймав красно-жёлтое солнышко.

– Не могу понять, о чём это говоришь. Или опять каламбуришь? Абракадабринки свои сочиняешь?

Глядя на яблоки, мерцающие в корзине на столе, Чернолик, не первое столетие живущий на земле, начал рассказывать о временах, когда вот такие яблоки и груши были – почти в буквальном смысле – на вес золота. Из бухты Святого Луки яблоки и груши отправлялись сначала в Париж, а затем возвращались в наш Стольноград – только уже под маркой самых изысканных французских фруктов.

– Вот ведь как дурили русских простаков. С той поры и доднесь ещё дурят! – возмущался старик. – Когда только мы перестанем всяким чужеземцам в рот заглядывать?

– Чужие и ворованные яблоки – вкусней, – вспомнил Граф Оман, затосковав о родине своей. – Мы с мальчишками частенько шарились по чужим садам. У самих под носом были такие же яблоки, а ворованные как будто слаще.

– Вот-вот! Мы всё ещё никак не вырастём из детских штанишек. А пора бы уже.

– Ладно, хватит философий, – отмахнулся Граф. – Завтра уезжаем. Надо выспаться.

– Спи, а я маленько поработаю. Надо кое-какой отчёт для небесной канцелярии написать. Наканцелярить, я бы сказал.

– Бюрократы они у вас там, – засыпая, пробормотал Оман. – Ты уже столько этих отчётов…

Старик свечу зажёг в своём углу за шторкой и потихоньку продолжил работу биографа – за ночь написал ещё одну главу, посвящённую приключениям на морях-океанах.

Южная ночь – непроглазная ночь – темная до ужаса, но зато короткая. Время шло и за окнами понемногу синело, причём синело с прозеленью – словно морской водичкой промывали. В траве, в кустах цикады переставали вдохновенно цыкать. Восточный край небес – почти неуловимо для глаза – начинал голубоватиться и вызревать изумрудно-нежной виноградною лозиной.

Граф беспечно похрапывал на кровати в дальнем углу. А старику одному скучно было ночь коротать. От нечего делать он взял четыре яблока и в темноте с такою ловкостью вдруг начал жонглировать, да с такою сумасшедшей быстротой – будто фонтан из яблок под самый потолок стал фонтанировать. Тут любой циркач завизжал бы от зависти – ведь это всё равно что жонглировать с закрытыми глазами. Потом старик поймал «фонтан из яблок». И поймал себя на мысли, что он в эти минуты – как дитё. А так нельзя. Эти яблоки – полную корзину – старик приготовил не для баловства.

Он опустился на табуретку возле окна. Притих.

Дятел в красных штанах – красноштанный дятел – прилетел под самое окно, посидел на карнизе, посмотрел на старика и как-то так попрыгал, точно красные свои штаны поддёрнул, прежде чем дальше улепетнуть.

Чернолик улыбнулся красноштанному гостю.

– Ну, что? – пробормотал он, глядя на самое крупное яблоко. – Надо начинать. Пускай научится…

Парень вдруг покашлял, заворочался на кровати.

– Ты о чём это? – спросил, приподнимаясь.

– Не спишь, Иван Великоросыч? – В голосе оруженосца проступила нотка виноватости. – Разбудил?

– Выспался. Хватит.

Слуга подсел на краешек постели.

– Не сердишься? За Бальзака и вообще…

– Да ну. Бальзак, наверно, правду говорил, да только правда-то у нас – у каждого своя. Ты же сам рассказывал про этот, донжуанский список Пушкина, про бесконечные романы Есенина. Забыл?

– Ничего я не забыл. Только рано ты, Граф, задумал эти списки заводить.

– Ошибаешься. У меня этот список пустой. Ни полтома, ни полстрочки я не растратил. Уж ты поверь.

Абра-Кадабрыч внимательно посмотрел на него и сказал потеплевшим голосом:

– Давай замнём для ясности, Оман!

Граф поднялся. Потянулся. Кивнул на корзину.

– Что? – спросил, зевая. – Яблоки на завтрак?

– Это не для брюха, а для духа. – Старик подал ему самое крупное яблоко. – Ты когда-нибудь слышал о том, что мысли и мечты можно писать на яблоках?

Изумлённо покачав головою, Граф, шутя, спросил:

– А что – теперь с бумагой напряжёнка? – Засмеявшись, он крепкими зубами громко надкусил сочное и ароматное яблоко, налитое солнцем знойного юга.

«Значит, парень ещё не созрел для такого писательства, – с горечью подытожил Старик-Черновик. – А ведь пора бы уже!»

После завтрака они собрались уезжать.

Море было тихое и нежное. И небеса – от края и до края – разгоризонтились.

1

В закромах оруженосца от литературы была целая «ярмарка яблок», по его же собственному выражению. Имелось, например, наливное сказочное яблочко на серебряном блюдечке – это яблоко старик частенько доставал, удивляясь простоте и мудрости народной сказки. А вот яблоко раздора – золотое яблоко, на котором по-гречески было написано «прекраснейшей» – это яблоко старик только однажды издалека показал и спрятал в дальний угол от греха подальше. В закромах имелось также яблоко с Древа познания добра и зла, пресловутое яблоко грехопадения и изгнания из рая Адама и Евы. А кроме того – молодильные яблоки были в закромах старика, и при желании он мог бы воспользоваться ими, да только совесть не позволяла. Читая и перечитывая сказку о молодильных яблоках, старик всякий раз изумлялся тому, как народ-златоуст выражал свои мысли. Взять хотя бы, например, вот эту строчку: «Царь очень устал и глазами обнищал». Какой самобытный язык, какая точность. А ещё в закромах старика имелись такие яблоки, о которых даже ни в сказках, ни в легендах, ни в седых преданиях ничего не сказывалось. Вот об этих-то яблоках и пойдёт разговор.