– У девочек общая печень, – говорит он, – но отдельные сердца и, что принципиально важно, разные желчевыводящие пути: это один из самых существенных факторов при разделении сиамских близнецов.

Камера перескакивает на мать близняшек, которая снова, будто заведенная, рассказывает про молитву как единственный способ справиться с обстоятельствами. Когда-то я ненавидела эту несгибаемую тупость, но теперь стала понимать, что она чувствует. И еще я понимаю, что это все из-за отчаяния и страха, потому что из этого и состоит сейчас моя жизнь. Страшнее всего, что я по-прежнему не знаю, какие у Люси намерения в отношении меня, что будет после того, как я выполню план по похудению. Я продолжаю успокаивать себя: она же не убийца.

Она оставляет мой телефон на кухне, переключив его на виброзвонок. Я слышу, как он там пикает и жужжит на столе. Она заряжает его, но кто звонил или писал – не говорит. Я представляю себе разные варианты, от кого могли быть звонки и какие могли быть дальнейшие действия: длинные, душераздирающие истории про маму, папу, Ким и Аманду. Но в основном я думаю о Джерри; это так глупо и жалко, но я не могу отделаться от горькой, но одновременно сладкой фантазии про то, как он врывается и спасает меня, держит меня на руках, и вообще он – другой человек: тот, кем он обещал быть на словах.

Я провожу рукой под подоконником и – о, ничего себе – нащупываю зубчатую ручку! Пульс ускоряется: я вытягиваю ее и начинаю крутить. Окно приоткрылось сантиметров на пять. В комнату ворвался свежий воздух; от такого невероятного контраста в сравнении с той пакостью, что гоняет туда-сюда кондей, у меня сразу начинает кружиться голова. Эта открывшаяся щелка все равно бесполезна; даже если бы я в нее пролезла, на высоте сорока этажей я все равно остаюсь в плену, хоть с открытым окном, хоть с закрытым. Обернувшись, гляжу на свое одеяло и на ведра: настроение стремительно улучшается и переходит в эйфорию.

Мона! Богом клянусь, блядь, когда-нибудь я разъебошу эту лицемерную пластиковую пизду! Еду по Татл-Козвей в Мидтаун и получаю от нее ликующее СМС, что теперь и Кармел Аддисон – ботоксная жаба с виниловой рожей, но щедрая – приехала в клуб, чтобы расторгнуть контракт.

Пизда, лицемерная пизда, сука, блядь.

Жизнь пришла в такой беспорядок, что я с ужасом осознаю: последние пару дней я ничего не вбивала в Lifemap. Лихорадочно пытаюсь вспомнить, что съела и чем занималась, но проезжаю мимо места, где произошел наш инцидент, и в спертой духоте меня пробирает дрожь. Доехав до Майлза, вижу, как он выходит из дому – в обтекаемых рейбанах, кожаном бомбере (кожа похожа на телячью) и мешковатых синих джинсах с начесом – и садится в свой джип. На прицепе у него бледная евротрэшевая блондинка с кудрявыми локонами, торчащими из-под нелепого берета. Выглядит так, будто только что сошла с самолета и бойфренд-бандюган дал ей штукарь на шмотки c условием, что та потратит все бабки в его убогом русском отмывочном бутике.

Она замечает, как я, стараясь не привлекать внимания, перехожу через улицу к ним, и пихает локтем Майлза. Тот оборачивается, и тут я уже кричу:

– Мудак ты ёбаный!

Майлз, запаниковав, начинает запихивать шлюху в машину. (Шлюха-то грин-карту вынюхивает, ясное дело.) На лобовом стекле у него до сих пор висит этот идиотский стикер: ЭТО ДЖИП, ТЕБЕ НЕ ПОНЯТЬ.

Сучка глядит на меня и произносит с совдеповским акцентом:

– Etо ona! Choknutaya karatistka!

– Садись в машину, малыш, – говорит Майлз, – я сейчас разберусь.

Пес Чико ссыт на дерево. Держа его на этой идиотской рулетке, Майлз идет навстречу мне с вытянутыми вперед руками и поднятыми ладонями:

– Люси… Давай поговорим…

Зря он встал в эту позу: я с размаху пытаюсь пнуть его по яйцам, но он уворачивается, и я попадаю только по бедру. Он отпрыгивает:

– Ты охуела, что ли!

– ПИЗДУН ЁБАНЫЙ!

Он бежит к джипу, заскакивает в него, с силой захлопывает дверцу и пытается вставить ключ в зажигание; в этот момент я бью ногой по машине, оставляя на корпусе вмятину.

– ТВАРЬ ЁБАНАЯ!! – кричит он и стартует, забыв про Чико и не видя, что застрявший в двери поводок начинает разматываться.

Я ору, чтобы он остановился, но без толку: поводок кончается и резко срывает сикающего пса с места; тот взлетает на поводке, как ракета. Майлз слышит визг и крик собачки: Чико пролетает мимо пассажирского окна, со всего маху падает на дорогу и, отскочив, летит обратно, как резиновый мяч, повинуясь сматывающемуся поводку. Майлз выходит из своего джипа:

– Чико… дружочек…

Чико чудесным образом еще жив: несчастное животное заползает на тротуар на передних лапах, волоча сломанные задние, и прячется под кустом. Майлз в слезах умоляет, чтобы тот выполз обратно, и каждый раз, когда он дергает за поводок, оттуда раздается ужасный вой.

– ЧТО ТЫ НАТВОРИЛА?!

Он поворачивается ко мне с выражением жуткого страдания на лице.

– Что ты наделал?!

– Zvoni v police… Nado zvonit v police, – требует руссо-туристо, вылезая из машины.

Майлз все-таки вытаскивает смиренно скулящую собачку из-под куста и несет в машину. Совдевушка садится на водительское место, и они спешно отваливают в сторону ветклиники. Нервы окончательно сдают: я прыгаю в свой «кэдди-девилль» и, доехав до заправки, покупаю там баллончик черной краски. Потом возвращаюсь и, понажимав на кнопки всех квартир в доме Майлза, попадаю внутрь и на его белой двери вывожу большими буквами: ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ СКОТСТВО, ВСЕ МНЕ ПРО ТЕБЯ ПОНЯТНО.

Еду в центр, башка набекрень: даже в мыслях не было вредить псу, Майлз сам виноват: несчастный трусливый мудак. Вбиваю в телефон яичный салат – вчера забыла – и еще вспоминаю три подхода антистрессовых подтягиваний; рулю одной рукой, и в этот момент прямо передо мной какой-то мудак на пикапе резко перестраивается, даже не включив поворотник…

БЛЯДЬ.

Притормозив, я поднимаю взгляд со своей 95-й трассы на жилую высотку и вдруг чувствую, что от ужаса вжимаюсь в упругое сиденье «каддилака». С верхнего этажа вывешен баннер, и это наш дом и наша квартира! Одно слово на белом одеяле, кое-как намалеванное чем-то… Блядь, не может быть…

ПОМОГИТЕ

СОРЕНСОН, СУКА!

Я сворачиваю на Бейшор-драйв, паркуюсь у дома, вбегаю в вестибюль и чуть не растираю в пыль кнопку лифта. НУ, ДАВАЙ! Лифт несется вниз через пустые этажи и, остановившись, рывком открывает двери. Я жму на кнопку последнего этажа, сердце страшно колотится, двери со щелчком закрываются, и лифт устремляется вверх, набирая скорость. Я надеюсь, что те, кто проезжал по 95-й трассе и мог видеть баннер, подумали, что это такой урбанистический юмор: пустая высотка взывает о помощи посреди выжженной риелторской пустыни. Никто бы не остановился и не стал разбираться, это точно. Но вот копы… давно ли она его повесила, сука?