— Да и хрен с тобой, — машинально бросил Арчеладзе, глядя в огонь.

К костру откуда-то слева выступила тёмная фигура человека в военной форме с белой повязкой на голове.

— Я подорвался на мине и опоздал! — настойчивее проговорил незнакомец. — Это трагедия…

— Ну а я-то тебе что? — забывшись, по-русски отвечал полковник.

— Ты?.. Ты — русский? — отчего-то вскричал пострадавший. — Ты русский! Узнал! Узнал тебя! Я говорил — ты русский!

— Да пошёл ты! — бросил Арчеладзе, любуясь, как ярким голубоватым пламенем горят провода передней панели.

Человек неожиданно издал странный крик — что-то вроде боевого клича — и расставил ноги в каратистской стойке. Полковник смотрел на него отстраненно, как на посторонний предмет, мешающий греться у огня и думать.

В следующее мгновение тупой удар в лоб опрокинул его наземь, так что он улетел по откосу вниз, хлестанувшись спиной о расквашенную землю. В глазах вспыхнули искры, смешались с искрами дымного столба.

— Сука! — удивлённо сказал он. — Ты что, мать-твою!..

— Русский! — заорал подорвавшийся на мине и прыгнул к нему с дорожного полотна.

Он целил приземлиться ногами ему в лицо. Полковник увидел летящие над ним грязные ботинки и успел перевернуться на живот. Сумасшедший незнакомец мягко опустился на землю и мгновенно развернулся к Арчеладзе, медленно встающему на четвереньки. Второй удар ногой снизу в подбородок отбросил голову назад, так что хрустнула шея.

— Молись, русский! — с диковатой яростью торжествовал нападающий, норовя опрокинуть его ногой, но уже не ударом, а как опрокидывают бревно. — Призывай своих богов! Они тебе помогут!

— Н-ну, сука! — наконец возмутился полковник и вскочил.

И только сейчас увидел перед собой не обезличенный говорящий предмет, а морского пехотинца-офицера, здорового парня с надменным улыбчивым оскалом. Рука потянулась к заднему карману — пистолета не было. В этой заминке он не заметил очередного удара и даже не понял, что произошло, когда впечатался спиной в дорожный откос. И тут же вновь увидел летящий в лицо красный от огня ботинок. Тупая злоба подкинула его с земли. Увернувшись от удара, полковник успел перехватить ногу противника, рванул её вверх и одновременно врезал ему в пах, затем, с разворотом, — локтем в горло. Пехотинец упал, но и Арчеладзе не удержался, не успев погасить энергию вращения. Они оба рухнули в грязь, и каждый, стремясь сделать смертельный захват, тянулся к горлу другого.

Все навыки и приёмы мгновенно оказались забытыми. Они хотели душить друг друга, и в этом едином порыве, в единой жажде убить противника катались по земле, но обоим мешали руки: они то скрещивались, то переплетались, то цеплялись крючковатыми пальцами, словно репьи, и спутывались, не позволяя взять врага за горло. И мешала ещё грязь, скользкая, как мыло, и едкая, когда попадала в глаза. Ловя моменты, они ещё пытались наносить удары, однако получались тычки — не более. Давить, душить надо было! Только бы дотянуться, уцепить хрустящую и упругую, как противогазная трубка, гортань!

И никто из них не понял, что случилось в следующий миг, поскольку окружающего мира как бы уже не существовало в этом поединке. Они оба внезапно вспыхнули высоким пламенем, с ног до головы! И земля вокруг всколыхнулась огненным ковром. В тот же момент они машинально расцепились, прыгнули друг от друга, выскочили из огня как два факела и покатились в разные стороны, каждый сам по себе, стараясь сбить пламя с одежды. Арчеладзе елозил в жиже, давил на себе красные языки, но они вспыхивали вновь, скакали по телу, как солнечные блики. Наконец он сбил последний липкий хвост на пояснице и с трудом встал на четвереньки. Противник ещё крутился в канаве с полыхающей спиной.

— А, сс-ука! — злорадно выдавил полковник.

Машина пылала высоким, ярким пламенем, горел асфальт, взорвался полный бензобак.

Воняло отсыревшей гарью, едким дымом и бензином.

От сильных ожогов открытых частей тела их спасло то, что оба они вывозились в густой грязи. У полковника жгло только шею и запястье. Он поднялся на ноги, сдёрнул через голову куртку, тяжёлую от воды и земли, и, оставшись в запятнанной сажей тельняшке, выбрался на асфальт и сел у обочины. Морской пехотинец дотушил огонь и теперь стоял, согнувшись пополам и качаясь, как пьяный. У него почему-то началась рвота, но желудок был пуст, и он лишь длинно рявкал, как опоённый телок.

— Что, сука, рычишь? — спросил по-русски Арчеладзе. — Припалило задницу?

Не то что биться насмерть, а и драться уже не было никакой охоты. Противник ещё пару раз рыкнул, болезненно выпрямился и отёр рукой грязную, чёрную физиономию.

— Эй, ты что, негр? Чёрный? — по-английски крикнул полковник.

Пехотинец словно проснулся, услышав родную речь.

— Ты русский? — снова спросил он.

— Ну, русский, русский! И что?.. Вот заладил!

— Я ему говорил, что ты — русский!

— У тебя что, заклинило?

— Ты что-то спросил?

Арчеладзе попробовал перевести свою фразу на английский, но, кажется, противник ничего не понял.

— Я с камня прыгнул, — почему-то сказал он. — С высокого камня, в двадцать пять футов.

— Оно и видно, что прыгнул, — проворчал полковник. — Пилишь, как пластинка заезженная…

Пехотинец почти на четвереньках выбрался на дорогу, сел по другую сторону горящей машины.

— Я был вынужден это сделать, — признался он. — Опаздывал на самолёт… Предписание… Реабилитация…

Его плохо было слышно из-за треска и гула пламени, доносились лишь отдельные слова. Арчеладзе показал на свои уши.

— Что ты там бормочешь? Говори громче!

— Реабилитация в психиатрическом блоке!

— Да-да, понял! Крыша поехала?

По-английски это звучало невразумительно. Теперь тот сделал знак, что не слышит.

— Я сказал: ты что, душевнобольной?

Пехотинец помедлил, пытаясь оттереть грязь с лица, потом встал и короткими тяжёлыми шагами приблизился к Арчеладзе, обойдя стороной пожар на дороге. Сел в метре справа.

— У меня отменное здоровье.

— Чего же ты прыгаешь с высоких камней? А потом драться кидаешься? Ты посмотри, случайно, шерстью не оброс?

— Шерстью? Почему я должен обрасти шерстью?

— Возможно, одичал в Боснии. А возможно… мазью какой-нибудь натёрли.

— Нет, нет, напротив, я получил здесь много, очень много… Много полезной информации.

— И по голове получил. У тебя же повязка слетела, рана кровоточит.

Пехотинец потянулся было рукой к голове, но отдёрнул её, вспомнил, что грязная. Порылся в карманах, выгреб ошметья суглинка и платок, который был грязнее рук.