Тело останавливалось. Воля твердила: «Терпи!!!!» И сама у себя спрашивала: «А зачем???»

Главная заповедь триатлона. Я понял, что она значит. Дистанция считается пройденной, если спортсмен пересек финишную ленточку только на двух конечностях. Тогда я не придал этой фразе значения. А зря, как теперь оказалось. На четвереньках не считается. Ползком тоже нельзя.

Надо терпеть и передвигать эти гири.

Когда же наступит пятый этап… когда же наступит пятый этап… Безразличие. Равнодушие. Автоматизм.

Я думал, что управлюсь за три часа. Час на каждый этап. Но когда увидел, что мой путь занял четыре с половиной часа, ничуть не расстроился.

Это я сделал!

Теперь дальше…

После позавчерашнего подвига мой организм не мог просто сидеть и ждать. Меня клонило в сон, посвященный ей. Мне не терпелось увидеть ее еще раз во сне, прежде чем она предстанет передо мной наяву. Сколько раз она мне снилась за это время? Миллион? Тысячу? Наверное, меньше… Но почти всегда…

Чтобы развеяться, я выпил крепкого виски и вышел на пляж. И заснул прямо в шезлонге у берега моря.

Я вспоминал нашу с ней встречу во дворе театралки, наш первый секс в туалете коммуналки. Как она встала в толчке на колени, засасывая мой член. Как ее охватил рвотный спазм, она выпустила меня на мгновение и, собравшись с силами, метнула взгляд в сторону находившегося уж очень близко унитаза, поборола позыв и мужественно продолжила свое дело. Сколько самоотверженности в такой красивой девушке!

Больше мне не требовалась ее помощь. Я поднял ее с колен, развернул и вошел сзади. Она уперлась руками в дверь. Теснота была такая, что время от времени она ударялась головой. Это возбуждало меня еще больше. В конце концов мы разошлись так, что старая щеколда не выдержала и дверь с шумом распахнулась.

В коридоре стояла очередь из упившихся пива будущих деятелей кино и музыки. Увидев нас за столь важным занятием, они мучительно поморщились, но из солидарности приветливо замахали руками.

Сашка развернулась лицом ко мне, не выпуская меня из себя. Сколько огонька было в ее глазах!

– Продолжим?

Мы вырвались из тесного толчка и под одобрительные крики продолжили трахаться. Это был наш первый публичный успех.

И сразу вслед за этим перед глазами встает сцена ее ухода. Всегда одно и то же. Как склеенные между собой первая и последняя серии длинного сериала.

Ее слова навсегда отпечатались в моем сознании.

– Понимаешь, это сказка про то, как, взявшись за руки в восемнадцать лет, можно подняться на самую вершину.

– Смотря что считать вершиной.

– Я говорю о вершине успеха.

– Успеха в чем?

– В той профессии, что мы обучались… Что ты притворяешься дурачком, черт возьми? Ты забыл, чему мы учились в институте эти четыре… эти пять лет, тебе не хочется…

– Да ничему мы не учились в этом институте. Мы трахались эти пять лет. И если ты спрашиваешь: «Неужели тебе не хочется?» – я отвечаю: хочется. – Я задрал ей юбку к самым бедрам и стал целовать ее колени. А потом выше и выше…

– Погоди… Я в первый раз говорю с тобой серьезно, погоди… – В ее голосе звучали незнакомые металлические нотки. – Мы не заберемся с тобой вдвоем высоко…

– Мы будем трахаться на средних высотах, Сашка…

– Мы встретимся лет через шесть, у каждого будет своя высота, и тот, у кого она будет выше, – кинет другому лестницу.

– Что за хрень поднебесную ты несешь, Саша?

– Это не хрень… Это мое решение…

– А когда ты перекинешь мне эту лестницу…

– Вполне возможно, что это ты мне ее перекинешь…

– А до этого момента ты будешь трахаться с каким—нибудь кинопродюсером?

– Да. Сначала с одним, потом с другим, потом с третьим, потом с четвертым, потом с пятым, шестым, седьмым, восьмым…

Все это раз за разом прокручивалось в моем сне. Нет ничего хуже документальных снов. Снов—воспоминаний. Большинство людей избавлены от этого кошмара.

Когда я проснулся, на моем сотовом было шесть сообщений от Мэй.

«Самолет задерживается на два часа». «Посадка». «Встретила». «Везу в гостиницу». «Она в номере». «Почему не звонишь?»

Я проспал семь с половиной часов. И это к вчерашним восемнадцати! Хорош маньяк! Все—таки неплохо зарядился кислородом мой организм.

Завтра ты увидишь меня. Дорогая, успешная, офигительная по всем понятиям московская телка. По всем гламурным стандартам. Только умнее, чем надо. Но, вполне возможно, об этом знал только я.

Ну, ничего. Я тоже немного изменился за тридцать месяцев нашей разлуки. Клевал пищу, как птица в неволе. Клевал только для того, чтобы не сдохнуть. И еще все время тренировался. Пробежал сотни километров, проехал тысячи, проплыл десятки миль – все потому, что нам нужна сила. Мы должны оставаться сильными, даже если мы и проиграем.

Мы – это Ромео, трахнутые миром FFF.

Когда актеры верят в то, что играют, – получается результат. А моя кинокоманда верила, что начинаются съемки мелодрамы. И, может быть, даже верила, что Оскар будет наш. Поэтому актриса Корчагина и вылетела в Гонконг на пробные съемки. И, слава богу, самолет приземлился без проблем. Ничто не хотело мешать моим планам.

Веревочный мост был готов.

На том берегу шла какая—то суета.

Кто—то громко кричал. Кто—то хлопал в ладоши.

Можно подумать – снимают настоящее кино.

Хотя, может, Мэй и вправду решила снять эту сцену. Зря, что ли, она тащила камеру и друзей за тридевять земель?

И вот раздался крик.

– А ю рэди?

Я стоял в свитере, в котором только что был артист—китаец. Он здоровался с ней на том берегу и был отправлен на машине на этот берег, чтобы выйти ей навстречу. Но навстречу ей выйду я.

Столько вот хитрости ради одного дешевого театрального эффекта. Впрочем, не такого уж для меня и дешевого.

Бейсболка натянута пониже. Смотрю вниз, в реку. Бурная вода собирает на своем пути все мои страдания, муки, мытарства и грехи. Наверно, у меня теперь их будет еще больше.

– Рэди! – крикнул я, и голос сорвался. Зато получилось пискляво, как у китайцев.

– Экшн! – крикнула Мэй.

Она двинулась мне навстречу. В майке, наброшенной на голые груди. На майке все те же иероглифы, что у меня на теле. Это я придумал ей такой сценический костюм.

Я шагнул ей навстречу. Веревочный мост зашатался под ногами. Мне стало плохо. Меня потянуло в эту воду. Навер—ное, холодную, понятную и реальную, как мои долгие ожидания. С лежащими в ней мокрыми камнями моих проступков, нелепых надежд, иллюзий и ошибок, среди которых не было главного – предательства.