Забор был невысокий, от силы футов пять, с поперечными перекладинами со стороны фруктового сада, — человеку более или менее трезвому забраться па него было проще простого. Но не успел Монти поставить ногу на нижнюю перекладину, как примолкшие было собаки снова подняли лай и со всех ног бросились наперехват нарушителю. Теперь Монти сидел верхом на заборе, вся свора злобно лаяла и рычала внизу, а Аякс подпрыгивал к самым его лодыжкам, явно входя в раж. При таком раскладе Монти счел за лучшее спрыгнуть на землю.

— А ну пошли вон! — грозно, как только мог, прикрикнул он. — Я сказал, прочь от меня!

Собаки отскочили, но тут же снова подступили почти вплотную и не отставали уже ни на шаг. Так, в сопровождении рычащей свиты, подняв руки как можно выше и поддерживая дипломатичный разговор («Ну все, хватит уже, хватит, вы же меня знаете, я не грабитель, ну, вот и славно, хорошие собачки!..» — и далее в том же духе), Монти быстрым шагом приближался к дому. Дипломатия помогла, обошлось без собачьих клыков, а когда Монти добрался до двери, собаки даже немного приотстали — все, кроме Ершика, недоброе ворчанье которого явно означало, что вчерашний пинок не забыт.

В кухне никого не было. Монти двинулся вдоль стены дома к незанавешенным окнам гостиной, свет из которых лился на ажурный куст ракитника и нежно-зеленую в электрическом освещении скумпию. Монти подошел к окну и заглянул внутрь. Глазам его представилось странное зрелище. Эдгар и Харриет, видимо увлеченные разговором, ходили из конца в конец гостиной; Харриет опиралась на руку Эдгара. Дойдя до двери, они тут же разворачивались и шли в противоположную сторону. По размеренности их движений было ясно, что они маршируют так уже давно; Монти даже показалось, что на толстом индийском ковре образовалась тропинка из их следов. Харриет все время указывала рукой в сторону сада, явно излагая какие-то соображения по поводу собачьего лая. Вид у нее был, на взгляд Монти, несколько фантастический: на плечах длинная кашемировая шаль, платье, лишенное пояса, волочится по полу наподобие мантии. Ее длинные блестящие волосы свободно струились по спине (раньше Монти не приходилось видеть ее с распущенными волосами), отчего она выглядела, несмотря на усталость и бледность, гораздо моложе. В этой своей мантии, простоволосая, она была очень похожа на жрицу или прорицательницу. Всклокоченный Эдгар, в порванном пиджаке, без галстука и с печатью бессонной ночи и выпитого виски на челе, сутуло тащился рядом, словно выслушивая наставление. Сократ, внимающий речам Диотимы.[20]

Монти негромко постучал в окно. Двое в комнате одновременно вскрикнули и обернулись. Через минуту Эдгар уже поднимал оконную раму, чтобы впустить Монти внутрь. Не успел Монти спрыгнуть на ковер, как руки Харриет обвились вокруг его шеи, и он тоже не задумываясь обнял ее. Кашемировая шаль легла на его плечи, но тут же соскользнула на пол, и они остались стоять в обнимку под покровом ее струящихся волос. Не убирая рук, он некоторое время стоял с закрытыми глазами, впитывая в себя тепло ее округлых плеч и прохладу волос, потом, словно очнувшись, отстранился и отступил на шаг. Харриет и Эдгар, оба изрядно осунувшиеся, смотрели на него не без удивления: вероятно, он и сам являл собою диковинное зрелище.

— Ну так что, где народ? — осведомился он самым беспечным тоном, позволительным при данных обстоятельствах.

— Мы бы сами хотели это знать! — Ответ Эдгара прозвучал несколько зловеще.

— Где Дейвид? — спросил Монти. Интересно, кто все-таки подложил ему под голову подушку и укрыл одеялом — Дейвид или не Дейвид? Монти надеялся, что он.

— У себя в комнате, спит, — сказала Харриет.

— А вы что тут дефилируете?

— Блейза ждем, — ответил Эдгар.

— И где этот ваш Блейз?

— Понимаешь, — сказала Харриет, — после того как вы с Эдгаром ушли, — (Эдгар глухо застонал), — Эмили Макхью сразу же подхватилась и убежала, Блейз за ней — и с тех пор никаких вестей.

— По-моему, все ясно, — проворчал Монти, досадуя на обоих, но все же радуясь тому, что, по крайней мере, он сам еще не утратил способности мыслить здраво. — Эдгар тут столько всего нагородил — (Эдгар снова застонал), — что Эмили расстроилась, Блейзу пришлось провожать ее домой. А возвращаться было уже слишком поздно — вот он и остался.

— Возможно, конечно, такое, — сказала Харриет. — И я не возражаю, пусть бы он… остался, раз так поздно… Но что же он не позвонил? Он ведь знает, что я… что я… — Тут губы ее плотно сжались, и глаза, явно не впервые за эту ночь, наполнились слезами.

— Ах ты, что же это такое… — забормотал Эдгар.

— А сами-то вы звонили Эмили? — спросил Монти.

— Харриет не знает номера, а в телефонной книге его нет, — ответил Эдгар.

— Думаю, Харриет, сейчас тебе лучше всего лечь спать, — сказал Монти. — Глупо мучить себя всю ночь почем зря. Ясно же, что Блейз и Эмили могли добраться до ее дома только глубокой ночью. Он наверняка решил, что ты уже легла, и не захотел тебя беспокоить. Так что хватит тебе играть эту трагическую роль, иди лучше спать. Если Эдгар решил наложить на себя епитимью и бдеть всю ночь, то при чем здесь ты? Пусть себе бдит, я даже могу составить ему компанию. А ты иди спать.

— Нет, нет, я никуда не пойду, разве я смогу уснуть?.. А вдруг с ним что-то случилось, вдруг он попал в аварию? Мне так страшно… Я должна видеть Блейза, должна… Все равно в таком состоянии мне пи за что не уснуть… Нет, я больше не могу, я с ума сойду.

— Ай-ай-ай, что же это, — горестно приговаривал Эдгар, тоже, видимо, не впервые. — Мне так стыдно, так стыдно. Это было безобразно!..

— Спасибо вам, — сказала Харриет. — Вы оба такие добрые. Ах, Монти, слава богу, что ты пришел! — Она с чувством сжала его руку.

— Знаете что, я есть хочу, — объявил Монти. — Не возражаешь, если я приложусь к твоим бутербродам, — раз уж мы решили бдеть вместе? И пивка бы хорошо, если есть.

— Посмотри в холодильнике, — сказала Харриет. Они все вместе перекочевали на кухню и расположились за длинным столом. Монти и Эдгар ели бутерброды, запивали холодным пивом, Харриет, сидевшая между ними, собирала в складочку край клетчатой скатерти и тоскливо глядела в окно. Там над лужайкой уже начало светать, луна постепенно бледнела, и сквозь призрачно-серое оцепенение один за другим проступали силуэты деревьев.

— Дейвид даже не стал со мной разговаривать, — сказала Харриет. — Прошел молча, ни слова не сказал. А глаза такие красные.

— Ничего, он оправится, — сказал Эдгар. — У мальчишек это быстро проходит.

— Он не мальчишка… не просто мальчишка. Он глубокий, сложный человек.

— Не убивайся ты так, Харриет, — сказал Монти. — Тяжело, конечно, но все как-нибудь наладится. — Неизвестно, правда, как, добавил он про себя; что за ахинею я несу? В ту же минуту на него повеяло до жути знакомым холодком, будто где-то открылась невидимая дверь, и душу пронзило невыносимое желание видеть Софи. Если бы можно было идти куда-то ее искать — он бы ее нашел. Раньше, даже в самые худшие времена, одно ее присутствие оберегало его от всех бед. В худшие времена: когда она злилась на него, когда лгала, когда умирала.