затягивается из-за необходимости держаться вне видимости и постоянных поисков бензина, но в итоге мы достигаем места назначения.

Мы прощаемся с Маком и Анной на краю леса, в начале земляной тропы, которая ведет к нашему маленькому домику. Мы договорились общаться, оставляя записки в оговоренных местах, чтобы мы начали приобщаться к сети для помощи людям.

Когда пикап Мака и Анны скрывается из виду, я веду джип по тропе в лесу, Трэвис сгорбился на пассажирском сиденье, а пес лежит на куче полотенец у его ног.

Я задерживаю дыхание, когда сворачиваю вверх по горе.

В лесу тихо. Кажется, что на мили вокруг никого нет.

Но никак нельзя знать, что дом такой же пустой, каким мы его оставили.

Когда я доезжаю до конца тропы, лес расступается, как я и помнила. И вот он, странный маленький домик с солнечными панелями наверху и мастерской сзади.

Он выглядит тихим, нетронутым.

Мы выбираемся. Трэвис бледен и хромает, но держит дробовик наготове, пока я отпираю дверь.

Внутри никого нет.

Пес радостно лает и бежит прямиком к своему маленькому коврику перед печкой, царапая его несколько раз передними лапами и убеждаясь, что все в порядке.

Я поворачиваюсь к Трэвису и улыбаюсь.

Впервые с момента отъезда из Мидоуза я чувствую себя как дома.

***

Две недели спустя Трэвис ворчит, пока я втираю антисептическую мазь в его рану.

Это уже толком не рана. Кожа по большей части зажила, оставив красноватый шрам. Швы убраны несколько дней назад. Но я беспокоюсь не о коже. А о том, как все заживает внутри.

Об этом никак нельзя судить, разве что по боли, которую испытывает Трэвис, да по его способности пользоваться плечом.

Он говорит, что все нормально, но я знаю, что ему до сих пор больно. Пройдет немало времени, прежде чем он вернется в прежнюю форму. Возможно, он никогда не сможет пользоваться плечом, как раньше.

— Видишь, — бормочет Трэвис. — Говорил же, что все нормально. Воспаления не будет.

— Похоже, что не будет. Но это пулевое ранение. Такое за ночь не залечишь.

— Да, но это всего лишь 22 калибр. И выстрел был паршивым. Пуля вонзилась неглубоко. Все правда в порядке, Лейн. Я вернулся в прежнюю форму.

— Тебе все еще больно. Можешь притворяться, что это не так, но я-то знаю. И я не позволю тебе перенапрягаться просто потому, что ты упрямый мачо.

— Это никак не связано с мачо. Это связано с тем, что у нас целую вечность не было секса.

Я усмехаюсь и поглаживаю его голую грудь, наслаждаясь текстурой кожи, сосков, волосков на груди. Трэвис растянулся на постели, одетый в одни трусы. Он большой, теплый, сексуальный и хмурящийся.

Мы нашли в погребе еще один маленький коврик и постелили его в спальне, чтобы пес мог спать с нами. В данный момент он растянулся на боку и громко храпит.

На мне одна из больших рубашек предыдущего хозяина дома. Я опускаю руку к паху Трэвиса и массирую его через трусы.

— Я делала все возможное, чтобы позаботиться о тебе.

— Я не жалуюсь на это, — он начинает затвердевать под моей ладонью и приподнимает бедра навстречу моему касанию. — Но я люблю тебя. И случилось какое-то чудо, и ты любишь меня в ответ. А из-за этого чертова пулевого ранения ты не позволяешь мне заниматься с тобой любовью. Этого достаточно, чтобы свести мужчину с ума.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, все еще лаская через ткань трусов.

— Так будет не вечно.

— А ощущается как вечность.

— Я не хочу, чтобы ты еще сильнее навредил себе.

— Знаю. Но что, если я буду просто лежать и не двигаться? Ты можешь быть сверху и сделать всю работу.

Я хихикаю ему в губы.

— Так никогда не будет. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты обрадуешься и не сумеешь лежать смирно. И в итоге еще сильнее повредишь плечо.

Трэвис шипит, когда я запускаю руку под пояс трусов и обхватываю его эрекцию.

— Я буду очень хорошим.

— Не будешь ты хорошим. А я не буду рисковать, — я стаскиваю его трусы. Он помогает, приподнимая бедра. — Но если перестанешь жаловаться, я сделаю для тебя кое-что особенное.

Он поднимает голову и смотрит на меня распаляющимися глазами.

— Что у тебя на уме?

Я опускаю рот к его паху и показываю ему.

***

Проходит еще две недели, и Трэвис перестает вздрагивать от каждого движения плечом.

Рана полностью затянулась и больше не выглядит чувствительной. И он старательно трудился, разрабатывая плечо. Он практически вернул нормальную свободу движений, хотя я знаю, что поврежденное место еще ноет.

Всю вторую половину дня мы занимались стиркой. Трэвис настоял, что поможет, и я не вижу причин отказывать ему. Под конец я устала, так что принимаю долгий душ, а потом мы тихо ужинам рагу, кукурузным хлебом и пивом.

Теперь пиво нравится мне больше, чем в первый раз.

Когда Трэвис говорит, что примет душ перед сном, я знаю, что у него на уме.

И честно говоря, я думаю, что время наконец-то пришло.

Трэвис, похоже, в порядке. Несколько дней назад мы получили записку от Мака, должно быть, оставленную каким-то путешественником в нашем месте для коммуникации. На этой неделе Мак будет в наших краях и хочет посмотреть, как у нас дела, и поправляется ли Трэвис. И потом мы, может, получим работу, поскольку Трэвис выздоровел так быстро, как только можно было ожидать.

Я с нетерпением жду этого. Делать добро для мира.

Это не единственное, чего я жду.

Вопреки моему беспокойству, я уже не думаю, что секс навредит Трэвису. Даже если он будет делать это так же энергично, как раньше.

Я старалась быть терпеливой. И он заботился обо мне в той же манере, как я заботилась о нем.

Но это не то же самое.

Прошло уже больше месяца.

Я тоже хочу заняться с ним любовью.

Так что у меня сна ни в одном глазу, и я жду, когда он приходит в спальню. От него пахнет мылом, зубной пастой и совсем немножко Трэвисом.

Он стоит над кроватью, глядя на меня.

— Ты же не откажешь мне сегодня, нет?

Я улыбаюсь.

— Я не откажу тебе.

Он издает гортанный звук и роняет полотенце, которое обернул вокруг талии. Затем забирается на меня, целуя с такой спешкой и страстью, что у меня перехватывает дыхание.

Долгое время он просто целует и ласкает меня. И мое сердце, и мое тело готовы, когда он