Блаженны миротворцы,

ибо они будут наречены сынами Божиими.

Приидите благословенные Отца Моего,

наследуйте Царство, уготованное

вам от создания мира;

ибо алкал Я, и вы дали Мне есть;

жаждал, и вы напоили Меня;

был странником, и вы приняли Меня;

был наг, и вы одели Меня;

был болен, и вы посетили Меня;

в темнице был, и вы пришли ко Мне.[263]

Это был Иисус, преображенный Иисус. Я видел его лишь однажды – с городской стены в Иерусалиме. Тогда он висел на кресте мертвый. А теперь он излучал любовь, мир и свободу. Звериному царству настал конец! Я проснулся счастливый и смущенный одновременно.

Я встал с постели, вышел на воздух, на крышу и с высоты нашего дома увидел море. К западу, за белой полоской песка лежала темная гладь, делавшаяся темней к горизонту, – тьма, из которой вышли мои сумбурные сны. Сейчас она казалась спокойной и умиротворенной. Чудища не ползли на берег. Поверхность вод не бурлила под натиском шторма. Прибой с грохотом не обрушивался на песок. Что-то совсем другое готовилось произойти. В той стороне, где земля, усилился свет. Там, где прежде сливались небо и море, светлой чертой обозначился горизонт. Разноцветные тени шевелились, приветствуя пока еще скрытое на востоке солнце. Откуда-то из-под земли на волю вырвались первые лучи. И вот над холмами взошло солнце, заливая море искрящимся светом. Город робко отозвался, понемногу освобождаясь от ночных теней. Из темноты улиц все яснее стали проступать очертания домов: храм и синагога, дома евреев и язычников являлись на свет, навстречу новому дню. Солнце вставало над добрыми и злыми, праведными и неправедными. У меня на душе сделалось светло и тепло.

Дети хаоса, ночные чудовища, были сокрушены. Исчез страх перед жестокой жизнью. Царству зверей во мне настал конец. Мне явился истинный Человек. И я узнал в нем черты Иисуса. Он вернул меня этой земле. Со вчерашнего дня земля эта не изменилась. Все так же шла на ней бесконечная борьба за выживание. Но этой борьбой уже не исчерпывалась жизнь. Отныне я не должен был отдавать ей все свои силы и чувства. Я заново заключил союз с жизнью.

Я отчетливо слышал несшиеся ко мне со всех сторон голоса, как все вещи кругом возвещали мне об этом новом союзе: я никогда уже не стану проклинать землю, никогда не буду отвергать жизнь! Чудовищам преисподней никогда больше не овладеть мной! Я слышал голос, и он сливался с голосом Иисуса. Я ни на секунду не сомневался: теперь, куда бы я ни пошел, этот голос будет всюду сопровождать меня. Мне нигде не спрятаться от него. И я откликнулся, я молился:

Господи!

Ты испытал меня и знаешь.

Ты знаешь, когда я сажусь и когда встаю;

Ты разумеешь помышления мои издали.

Иду ли я, отдыхаю ли – Ты окружаешь меня,

и все пути мои известны Тебе.

Еще нет слова на языке моем, —

Ты, Господи, уже знаешь его совершенно.

Сзади и спереди Ты объемлешь меня,

и полагаешь на мне руку Твою.

Дивно для меня ведение Твое, —

высоко, не могу постигнуть его!

Куда пойду от Духа Твоего,

и от лица Твоего куда убегу?

Взойду ли на небо – Ты там;

сойду ли в преисподнюю – и там Ты.

Возьму ли крылья зари

и переселюсь на край моря, —

и там рука Твоя поведет меня,

и удержит меня десница Твоя.

Скажу ли: «может быть, тьма скроет меня,

и свет вокруг меня сделается ночью»;

но и тьма не затмит от Тебя,

и ночь светла, как день:

как тьма, так и свет.

Ибо Ты устроил внутренности мои

и соткал меня во чреве матери моей.

Славлю Тебя, потому что я дивно устроен.

Дивны дела Твои.[264]

Так простоял я долго на крыше нашего дома, слушая, как сон о человеке отзывается во мне. Звериное царство не может продолжаться вечно. Рано или поздно должен будет явиться Человек – истинный Человек. И тогда все узнают в нем черты Иисуса.

Потом я спустился вниз и разбудил Варуха. Мы завтракали вдвоем. Делили хлеб на двоих, пили из одной чаши и радовались, что мы вместе.

Многоуважаемый господин Кратцингер,

Дочитав книгу, Вы спрашиваете, не могу ли я дать Вам несколько ссылок на литературу. Вам интересно, на какие научные труды я опирался, создавая свой образ Иисуса и его времени. Я назову только важнейшие книги.

Лучшей книгой об Иисусе, на мой взгляд, по-прежнему остается «Иисус из Назарета» Г. Борнкамма (Штуттгарт, 1980; 12-е изд.).[265]Очень важной явилась для меня монография Э. Сандерса «Иисус и иудаизм», вышедшая в Филадельфии в 1985 г..[266]Из нее я узнал много для себя нового. Хорошее и одновременно краткое описание античного иудаизма, затрагивающее аспекты социальной истории и истории религии, представляет собой книга Б. Отцена «Античный иудаизм» (Копенгаген, 1984).[267]Для истории Палестины той эпохи незаменимы работы М. Хенгеля, в особенности книга «Зелоты»[268](Лейден/Кёльн, 1961; 2-е изд., 1976) и обширный труд «Иудаизм и эллинизм» (Тюбинген, 1969; 2-е изд., 1973).[269]Думаю, Вы заметили, что в этой книге отражены многие размышления из моих социологических работ по движению Иисуса и первохристианству; меня вообще очень интересовали и многому научили исследования моих коллег по социальной истории.

Одновременно я должен поблагодарить и тех многих, которые прочитали первые варианты моего романа об Иисусе и поделились своими замечаниями: Даниеля Бурхарда, Герхарда и Ульрику Pay, Элизабет и Катарину Зеебас, Гуннара и Оливера Тайсенов, а в первую очередь – мою жену, Бегу Шмидт-Томе, которая несколько раз перепечатывала рукопись, сообщая мне свои критические замечания, а также Давида Тробиша, который внес много ценных предложений, улучшивших стиль и сделавших рассказ занимательнее.

Конечно, и Вам, дорогой господин Кратцингер, я тоже должен выразить свою признательность. Все время, пока я писал, Вы удерживали мою писательскую фантазию, заставляя поминутно оглядываться на строгие правила, диктуемые этикой научного исторического исследования. Вы неустанно твердили мне о недопустимости смешения истории и вымысла, истины и литературы. Пожалуй, Вы одобрите меня, если в конце я открою читателю правду, что и Вы тоже – плод моей фантазии. Хороший пример того, что вымышленные персонажи могут воплощать реальное.