– Что-нибудь еще делали, прежде чем уйти?

– Да. Там на столе стояли два бокала. Один я вытер своим платком, а второй вытирать не стал.

– Почему?

– Не знаю, – признался мистер Тодхантер.

– Что-нибудь еще вы предпринимали?

– Да. Еще я снял с руки мисс Норвуд браслет.

– С какой целью?

– Теперь уже и сам не пойму, – понуро признал мистер Тодхантер. – Я… плохо соображал, что делаю. Потрясение оказалось слишком велико.

– Но какой-то мотив для таких действий у вас наверняка был?

– Да, я думал, что браслет послужит уликой, если понадобится доказывать свою… вину.

– Вы хотите сказать, если возникнет та ситуация, в какой вы оказались сейчас?

– Да, именно так.

– Вы что, предвидели такую ситуацию?

– Боже мой, конечно, нет! Такое мне и в голову не могло прийти. Ни в коем случае.

– То есть вы не ожидали, что в совершенном вами преступлении обвинят другого человека?

– Конечно, не ожидал. Иначе бы…

– Продолжайте.

– Иначе бы я никогда этого не сделал, – с достоинством заключил мистер Тодхантер.

– Благодарю вас, мистер Тодхантер… Ваша честь, – внушительно заявил мистер Джеймисон, – я сделал что мог, чтобы сократить время допроса подсудимого, и сделал это ввиду крайне тяжелого состояния его здоровья. У меня имеется заключение врача, согласно которому подсудимый вообще не в том состоянии, чтобы участвовать в процессе. Однако же запрет врача разволновал его еще сильнее, чем присутствие на процессе. По сути говоря, врач без обиняков утверждает, что мистер Тодхантер может умереть в любую минуту, что любые волнения и встряски могут оказаться фатальны. Я говорю об этом в присутствии моего клиента только потому, что ему самому это прекрасно известно. Ввиду всего вышесказанного я предложил бы закончить допрос. Смею думать, что мне удалось осветить все необходимые обстоятельства, однако же если ваша честь находит, что имеются упущенные мной пункты, которые для полноты впечатления следует прояснить, почтительнейше предлагаю вашей чести самолично опросить моего клиента.

– Не думаю, что что-то упущено, мистер Джеймисон. Ваш клиент признает, что это он убил покойную. Единственное, что мне хотелось бы уяснить для себя, было ли это убийство преднамеренным или его можно квалифицировать как убийство по неосторожности. Если угодно, я спрошу подсудимого об этом сам… Итак, мистер Тодхантер, ответьте нам: вы стреляли в Этель Мэй Бинс преднамеренно и, как выражается закон, со злым умыслом?

– Нет, ваша честь, – отозвался мистер Тодхантер с оттенком печали. – Нет. То есть злого умысла у меня не было.

Тут вскочил со своего места сэр Эрнест.

– В свете того, что было сказано моим ученым коллегой, ваша честь, я отказываюсь от перекрестного допроса подсудимого.

В последних рядах раздались жидкие хлопки, тут же пресеченные.

Поднялся тощий, изнуренного вида барристер.

– Ваша честь, я имею честь представлять на этом процессе комиссара полиции. Заявление мистера Джеймисона осложнило мое положение; тем не менее я понимаю, что именно по желанию подсудимого меня пригласили сюда для проведения перекрестного допроса. Вынужден спросить вас, ваша честь, допустима ли столь нестандартная процедура?

– Здесь столько всего нестандартного уже произошло, мистер Бэрнс, что еще немного ничего не изменит. Впрочем, мне следует убедиться в том, что подсудимый готов ответить на ваши вопросы. – И судья повернул свою дряхлую голову к мистеру Тодхантеру. – Подсудимый, угодно ли вам получить возможность публично ответить на вопросы представителя комиссара полиции?

– Исходя из интересов… правосудия, ваша честь, я считаю это настоятельно необходимым, – отозвался мистер Тодхантер.

– Хорошо. Мистер Бэрнс, прошу вас, – кивнул судья.

Тощий мистер Бэрнс одернул свою мантию и крепко вцепился в нее обеими руками, словно боялся, что она может сбежать.

– Надеюсь, вы примете во внимание сложность моего положения, – спокойным, уверенным тоном обратился он к мистеру Тодхантеру. – Возможно, некоторые из моих вопросов вызовут у вас волнение. Если такое произойдет, прошу сразу указать на это, и тогда его честь даст вам возможность отдышаться.

Мистер Тодхантер, не вставая со своего стула, слегка поклонился.

– Прошу прощения за… хм… неудобства, доставленные суду, – пробормотал он, уже слегка волнуясь, и уставился на своего оппонента, твердо пообещав себе не попасться в подстроенные им ловушки. Он очень хорошо понимал, что наступает кульминация процесса.

– Я буду так краток, насколько это возможно, – посулил мистер Бэрнс и вскинул глаза к потолку, словно в поисках вдохновения. – С позволения суда я попробую объединить множество вопросов в одно целое… Итак, предположим, что вы никогда не стреляли в эту женщину: она была мертва, когда вы нашли ее, но из дружеских чувств к семье Фарроуэй решились взять на себя ответственность за это преступление, зная, что, каким бы ни был приговор, вы вряд ли доживете до его исполнения…

Мистер Тодхантер сделал попытку что-то сказать, лицо его приняло ужасающий бледно-зеленый оттенок, ладонь взлетела к груди, и он повалился со своего стула вперед.

Весь зал кинулся к нему.

Нет, на свидетельской трибуне мистер Тодхантер не умер.

Минуту-другую спустя он очнулся и принялся недовольно отмахиваться от тех, кто пытался помочь ему. Тем не менее судья настоял на получасовом перерыве, чтобы дать ему время прийти в себя, и двое могучих полицейских, несмотря на его громкие протесты, вынесли мистера Тодхантера из зала, а в арьергарде нервозно приплясывал его врач, не пропустивший ни одного заседания.

– Ну, на этот раз вас спасло чудо, – заметил он откровенно, осмотрев пациента в просторной пустой комнате, непонятно для чего в здании суда предназначенной. – Что это вас так взволновало?

Распростертый, сколько ни протестуй, на простом, на козлах, столе, на подложенном под голову пальто врача, мистер Тодхантер слабо усмехнулся.

– То, чего я с самого начала боялся. Видите ли, я вполне могу доказать, что собирался убить эту женщину, если такие вещи вообще доказуемы, и, уж конечно, могу доказать, что был у нее в тот вечер. Но доказать, что это я ее и убил, я не вижу ни малейшего способа. И старина Приттибой его не видит, и Читтервик, и Фуллер – никто! Черт меня дернул, дурака, выбросить пулю, – но что сделано, то сделано. И вот – разве вы не видите? – одним-единственным вопросом этот умник разрушил все, что так тщательно выстраивал Приттибой! Я чертовски боюсь, что болваны-присяжные вспомнят о презумпции невиновности и решат, что я неподсуден. Или, если этого не произойдет, полиция воспользуется поводом и засадит Палмера в тюрьму по гроб жизни! Чертовски досадно!