Как странно! Все обращаются за мудростью к небу — либо желают объяснить тот или иной земной расклад влиянием созвездий, либо, подобно Балдандерсу, дерзко стремятся отбить знание у существ, которых невежды зовут какогенами; крестьяне же, рыбаки и им подобные ищут в небе предсказаний погоды. И никто не обращает к нему взор, чтобы испросить сиюминутной помощи, хотя помощь приходит оттуда; так часто — вот и я получил ее в ту ночь.

Видение луны в разрыве между облаками было мимолетным. Дождь то утихал, то обрушивался с новой силой; зыбкий лунный свет, падавший с большой высоты, очень яркий (хоть луна и не была полной), ненадолго озарил двор велика-нова замка, подобно свету одного из величайших светил, посылаемому на сцену и в зал совещательного уровня Обители Абсолюта. Гладкие мокрые камни мерцали, точно темные, застывшие озера; и отраженным в них я увидел зрелище столь фантастическое, что теперь мне удивительно, как я вообще не застыл на месте и не принял смерть, которая не заставила бы себя долго ждать.

Ибо на нас падал Балдандерс, но падал он медленно.

В коричневой книге есть картинки с изображением ангелов, которые точно так же, запрокинув голову и выставив грудь, устремляются к Урсу. Я помню смешанное чувство восхищения и ужаса, с которым смотрел во Второй Обители на величественное существо из книги, спускавшееся подобно им; однако не думаю, что их я испугался бы меньше. Когда я вспоминаю Балдандерса, перед моим мысленным взором возникает прежде всего эта картина. Застывшее лицо и поднятый жезл, увенчанный фосфоресцирующим шаром.

Мы бросились врассыпную, как воробьи, на которых с вечернего неба падает сова. Спиной я ощутил толчок сжатого воздуха от его удара и, вовремя обернувшись, увидел, как он приземлился, удерживая равновесие свободной рукой, и выпрямился, как это делают уличные акробаты. На нем был пояс, которого я прежде не замечал, — толстый, из скрепленных между собою металлических призм. Я так и не понял, каким образом он ухитрился вернуться в свою башню и взять пояс и жезл; я-то думал, что он в это время спускался по стене. Наверное, там имелось окно, больше, чем те, что я видел, или даже дверь, через которую можно было попасть в помещение, не разрушенное пожаром, учиненным когда-то береговыми людьми. Не исключено также, что он просто запустил руку в какое-нибудь окно.

Ах, какая стояла тишина, когда он плавно опустился на землю, с какой грацией он, огромный, как дом, простер для Равновесия руку и выпрямился. Лучший способ описать тишину — это хранить молчание… но сколько грации!

Я развернулся к нему; ветер рвал за спиной плащ, и мой меч был занесен для привычного удара, ибо мне часто случалось поднимать его. И я понял в тот миг то, о чем не давал себе труда задумываться раньше, — зачем я послан судьбой в странствие, зачем исходил полконтинента и подвергался опасностям в огне, в недрах Урса и в воде, а вот теперь опасность упала на меня с воздуха, потрясая этим огромным, тяжелым оружием, идти с которым на обыкновенного человека все равно что срезать лилии топором. Балдандерс увидел меня и поднял жезл, сияющий белым золотом; я принял это за своего рода приветствие.Пятеро или шестеро озерных людей с гарпунами и острозубыми дубинками окружили его, однако вплотную приблизиться опасались. Он словно оказался в центре сплошного кольца. Когда мы сблизились, на этот раз — мы двое, я понял причину: меня охватил ужас, который невозможно было ни уразуметь, ни обуздать. Нет, я не боялся ни его, ни смерти — ничего конкретного, это был просто страх. Я чувствовал, как волосы шевелятся на моей голове, словно некий призрак запустил в них свою руку; я и раньше слышал о такой реакции, но не придавал ей значения, считая метафорой, переросшей в ложь. Колени мои ослабли и задрожали, и я был рад, что темнота скрывала их. Мы шли друг другу навстречу.Величина жезла и сжимавшей его руки не оставляла сомнений в том, что удара мне не выдержать; я мог лишь уворачиваться и отскакивать назад. Балдандерс, в свою очередь, также опасался удара «Терминус Эст», ибо, несмотря на его величину и силу, которая выдержала бы тяжелые доспехи боевого коня, лат на нем не было, а мой увесистый, остро заточенный клинок, способный до пояса разрубить человека, мог зараз нанести ему смертельную рану.

Он это понимал, и мы стояли друг против друга, подобно актерам на сцене, размахивая оружием, но не решаясь вступить в настоящую схватку. Все это время я был скован ужасом, и мне казалось, что, если я не обращусь в бегство, сердце мое разорвется. Мой слух улавливал какое-то пение, и, глядя на осиянный бледным нимбом набалдашник жезла, приковывавший взор именно этим сиянием, я понял, что пение исходило от него. Оружие издавало высокий монотонный звон, похожий на хрустальный замирающий звон бокала, по которому ударили ножом.

Это открытие, пусть на краткий миг, ввело меня в заблуждение. Вместо ожидаемого щадящего удара жезл с размаху опустился вниз, словно киянка на колышек для палатки. Я отскочил в сторону — и вовремя, потому что звенящий сверкающий набалдашник полыхнул у самого моего лица и врезался в камень у моих ног, расколов его на куски, будто глиняный горшок. Один осколок раскроил мне лоб, и по лицу хлынула кровь.

Балдандерс увидел это, и его тусклые глаза победно засверкали. Он начал крушить камни, и при каждом ударе в стороны разлетались осколки. Мне пришлось отступить, и пятился я до тех пор, пока не уперся спиной в сплошную стену. Я двинулся вдоль стены, великан же воспользовался преимуществом и теперь размахивал своим оружием горизонтально, нанося удар за ударом по каменной кладке. Иногда острые, как кремень, осколки летели мимо, но слишком часто попадали в цель, и вскоре кровь уже застила мне глаза, а грудь и руки окрасились в красный цвет.

Когда я в сотый, наверное, раз уворачивался от жезла, то наткнулся на что-то каблуком и чуть не упал. Это была ступенька лестницы, что вела на стену. Я двинулся наверх, что дало мне некоторые преимущества, однако недостаточные, чтобы я мог прекратить отступление. На вершине стены имелся узкий проход. Противник теснил меня назад шаг за шагом. Теперь я бы точно бежал, если бы посмел, но я помнил, как быстро передвигался великан, когда я застал его врасплох в облачном зале, и знал, что он нагонит меня одним прыжком — так я мальчишкой гонял крыс в подземелье под башней и палкой перебивал им спины.

Однако не все обстоятельства благоприятствовали Балдандерсу. Между нами сверкнуло что-то белое, потом в огромную руку вонзилась стрела с костяным наконечником — как иголка в шею быка. Озерные люди стояли достаточно далеко от поющего жезла и были неподвластны внушаемому им ужасу, а потому ничто не мешало им метать орудия. Балдандерс на мгновение остановился и отступил, чтобы вытащить стрелу. Но тут вторая попала ему в лицо.

Надежда взыграла во мне, и я прыгнул вперед, но, прыгая, поскользнулся на мокром от дождя каменном обломке.

Я чуть не упал со стены, но в последний момент ухватился за парапет — как раз вовремя, чтобы увидеть, как светящийся набалдашник жезла обрушивается мне на голову. Я машинально вскинул «Терминус Эст», защищаясь от удара.

Раздался вопль, как если бы разом закричали все, кого мой меч когда-либо поражал, и следом громовой взрыв.