* * *

Даже после того, как разговор с Лазаром был закончен и трубка опустилась на рычаг, мое чувство тревоги не исчезло, ибо я понимал, насколько глубоко я проник в интимную жизнь не только его жены, но и самого Лазара, так сильно связанного с ней. Я знал также, что произошедшее между нами — даже если ей удастся представить это как ни с чем не связанный эпизод — не освободит меня от нее, но более того, только увеличит мое к ней влечение. И ноги мои сами понесли меня обратно к кровати, полуодетого и полного тоски, к ложу любви, которое с этого момента являлось просто моей кроватью, и силою воображения я вновь мог представить, как я прижимаюсь лицом к ее, излучающему живительное тепло белому животу, белому и упругому. Я с головой накрылся розовым шерстяным одеялом, которое старая дама оставила мне, и предался размышлениям в ночной тиши и в полной темноте о том, каковы мои шансы оказаться женатым, на что мои родители так рассчитывали, на что рассчитывал я сам, и что сейчас было от меня дальше, чем когда-либо. Когда несколькими часами позже я проснулся и вспомнил, что мне предстоит совершить, сердце мое преисполнилось радостью.

Я взял оба ключа от квартиры, положил их в карман и вышел наружу, не в силах сдержать восхищения самим собой, которое мне нужно было разделить с кем-нибудь еще, но пришлось разделить лишь с пустотой мокрых ночных улиц. Оседлав мотоцикл, я понесся по ним и вскоре затормозил возле своей старой квартиры, решив провести остаток ночи в ней, и это внезапное решение неожиданно оказалось как нельзя более кстати, ибо ранним утром мне позвонили из терапевтического отделения и пригласили на срочную встречу с профессором Левиным. Я терялся в догадках о причинах подобной срочности. Были ли это напоминания Лазара или Хишина, или я был обязан все тому же переливанию крови, не дававшему ему покоя по неведомой мне причине настолько, что едва поправившись, он тут же пожелал меня увидеть. И чего ожидает он от этой встречи?

Так или иначе, я попросил перенести собеседование на более поздний час, а освободившееся время решил провести в больничной библиотеке, просмотрев все, что знал больничный компьютер о гепатите. Заодно я решил отыскать работы самого профессора Левина, одну из которых я должен был прочитать, перед тем как отправиться в Индию, — ту, что Хишин должен был, но не передал мне. Но я ее не обнаружил — похоже, что Хишин попросту ее потерял. Вопреки всему, что я прочитал этим утром в библиотеке, я так и не понял, в каком направлении мне следует ожидать претензий Левина. Взяв листок бумаги, я выписал на нем все результаты анализов крови, сделанных в Калькутте, которые я знал назубок. При желании, я мог бы представить их чуть более радикальными, что, в свою очередь, еще более подтверждало бы мой образ действий, но подобное решение всегда было чуждо мне, и идея эта была мною отвергнута, едва успев появиться.

В полдень, вооружившись последними достижениями науки, я вошел в кабинет, который выглядел и меньше и мрачнее, чем такой же у Хишина, но может быть это только казалось, потому что в нем царил беспорядок и весь он был завален книгами и папками. К моему удивлению, я был встречен дружеской улыбкой, после чего Левин прикрыл дверь, так что мы могли говорить без помех. Затем он подкатил свое кресло ближе ко мне, как если бы он собирался не просто поговорить со мной, но и устроить форменный экзамен по всем правилам.

— Я понимаю, доктор Рубин, — начал он, произнося слова тихо и так медленно, как если бы он находился под действием транквилизаторов, например, таблеток анафранила, но, может быть, это просто была присущая ему манера разговора, — как я понимаю, доктор Рубин, у нас с вами есть общий пациент.

— Общий пациент? — довольно тупо повторил я за ним, пока меня не осенило. — Ах, да, конечно. Бабушка.

— Бабушка? — теперь уже сконфуженным казался он. Меня бросило в пот.

— Простите, — пробормотал я, покраснев. — Это влияние миссис Лазар, только-только я подписал с ней договор об аренде квартиры, в которой жила ее мать. — И я издал кроткий и смущенный смешок, который в глазах Левина выглядел, похоже, легкомысленно и неуместно, во всяком случае, он не только не присоединился ко мне, но даже не улыбнулся, продолжая изучать меня с любопытством и интересом, как если бы я удивил его своей прыткостью и приоткрыл мои деловые качества, которых он во мне не ожидал.

— Так или иначе, — продолжал он, — я говорил о вас с нашей больной сегодня утром, и она сказала, что очень довольна тем вниманием, с которым вы отнеслись к ее проблемам, хотя и выразила некоторое беспокойство тем, какие изменения вы внесли в мои предписания. И хотя мне остался неясным характер этих изменений, я заверил ее, что причин для беспокойства нет. «Если новый режим, рекомендованный доктором Рубиным, помогает вам, — сказал я ей, — мы все будем рады, если же нет, то и тогда никакой трагедии; до тех пор, пока он не станет настаивать на срочном переливании крови, вам нечего бояться». — И здесь наконец ехидная улыбка появилась на его лице, несмотря на скрытую боль во взгляде.

Я только кивал головой, посмеиваясь и не обращая внимания на грубый намек, касающийся переливания, ибо мне страстно хотелось прежде всего объяснить ему, почему я изменил старой леди рекомендованные им предписания. Но тут же я понял, что его не интересуют мои соображения по данному поводу. Единственное, чего он хочет, — не отклоняясь, перейти к вопросу о моей кандидатуре на место, оказавшееся вакантным в его отделении. К моему удивлению, прежде всего он стал расспрашивать меня об учебе на медицинском факультете Еврейского университета, особенно в течение первого года, для чего, взяв листок бумаги, он стал записывать на него все сведения о лекциях, прослушанных мною, особенно тех, что касались естественных наук, таких, как химия и физика. Затем он подробно расспросил меня о моем практическом опыте, полученном во время армейской службы. И под конец он стал расспрашивать меня о том, чем я занимался в последний год, когда я работал в больнице, — и о работе в операционной, и в целом в хирургическом отделении. А кроме того, не раз и не два он возвращался к одному и тому же — что я думаю по поводу Хишина, который предпочел мне другого претендента.

Я пытался добросовестно и честно отвечать на все вопросы, стараясь тем не менее, несмотря на его попытки разговорить меня, никак не впадать в критический тон по отношению к Хишину, который, как я знал, несмотря на все соперничество между ними, оставался его ближайшим другом. Но я ни словом не обмолвился о предложении доктора Накаша поработать с ним в частной клинике в роли его ассистента, поскольку не хотел уводить наш разговор в сторону. В конце концов его расспросы закончились, и он скрестил руки на груди, погрузившись в долгое и мрачное раздумье.

На мгновение он поднял на меня взгляд своих больших голубых глаз, словно желая сообщить мне что-то, но в следующий момент, передумав, снова опустил голову, подпер кончиками пальцев лоб и застыл в раздумье. Мне было ясно — он колеблется, стоит ли затрагивать вопрос, связанный с переливанием крови, скорее всего не желая портить хорошее впечатление, которое до этой минуты сложилось у него обо мне, не в последнюю очередь еще и потому, что я предстал перед ним по рекомендации административного директора больницы, смотревшего сквозь пальцы на его периодическое отсутствие на работе в связи с личными проблемами несколько нестандартного свойства.