– В высшей степени рассудительно. Вот только вы забываете, что этот выход искала вся полиция Парижа в течение полугода, и я, пока вы спали, осмотрел особняк снизу доверху. Ах, дорогой мой Вилсон, Арсен Люпен – это такая дичь, к которой мы не привыкли. Он не оставляет за собой следов…

В одиннадцать часов Херлок Шолмс и Вилсон были освобождены… и препровождены в ближайший полицейский участок, где комиссар допросил их по всей строгости, а затем отпустил, сопровождая все это неестественной обходительностью, приводившей арестованных в отчаяние.

– Я чрезвычайно огорчен, господа, тем, что случилось, ведь у вас может создаться ложное впечатление о французском гостеприимстве. Боже мой, какую ночь вы, должно быть, провели! Ах! Этот Люпен совершенно лишен всякой почтительности.

Экипаж отвез их в «Элизе-Палас». На входе Вилсон попросил ключ от своего номера.

Чрезвычайно удивленный служащий ответил:

– Мсье, но вы же отказались от этого номера.

– Я? Каким образом?

– Письмом, которое ваш друг принес нам сегодня утром.

– Какой друг?

– Господин, вручивший нам письмо… Погодите, к нему еще прилагалась визитка. Вот они.

Вилсон взял письмо и визитку. Действительно, это была одна из его визиток, а письмо было написано его почерком.

– Великий боже, – прошептал он, – еще одна подлая шутка! – И он обеспокоенно добавил: – А мои вещи?

– Ваш друг их забрал.

– Вот как! И вы их отдали?

– Конечно, потому что ваша визитка позволяла нам это сделать.

– В самом деле… в самом деле…

Они медленно, не говоря ни слова, побрели куда глаза глядят по Елисейским Полям. Теплое осеннее солнышко освещало улицу, дул ласковый ветерок.

На площади Рон-Пуан Херлок раскурил трубку и снова зашагал вперед.

– Не понимаю вас, Шолмс, – не выдержал Вилсон, – вы так спокойны. Над вами смеются, с вами играют, как кошка с мышкой, а вы ни слова в ответ!

Шолмс остановился и ответил:

– Вилсон, я думаю о вашей визитке.

– И что?

– А вот что: перед нами человек, который, предвидя возможную борьбу, обзавелся образцами вашего и моего почерков. У него была наготове одна из ваших визиток. Вы представляете, сколько в этом предусмотрительности, проницательности, методичности и организованности?

– И о чем это говорит?

– Это, Вилсон, говорит о том, что для сражения с таким великолепно вооруженным и подготовленным врагом, для победы над ним надо быть… Надо быть мною. Кроме того, Вилсон, – добавил Херлок Шолмс, смеясь, – не все удается с первого раза.

В шесть часов вечера в «Эко де Франс» была опубликована следующая заметка:

«Сегодня утром господин Тенар, комиссар полиции 16-го округа, освободил господ Херлока Шолмса и Вилсона, запертых стараниями Арсена Люпена в особняке покойного барона д’Отрека, где они провели великолепную ночь. Кроме того, они лишились своих вещей, за что и подали жалобу на Арсена Люпена.

На этот раз Арсен Люпен довольствовался тем, что преподал им небольшой урок, и просит не вынуждать его к применению более суровых мер».

– Вот как! – фыркнул Херлок Шолмс, комкая газету. – Что за ребячество! Это единственный упрек, который я могу адресовать Люпену. Он слишком любит играть на публику. В этом человеке есть что-то от уличного мальчишки!

– Так что же, Херлок, продолжаем сохранять спокойствие?

– Продолжаем сохранять спокойствие, – ответил Шолмс с интонацией, в которой слышалась ярость. – С чего бы мне выходить из себя? Я совершенно уверен, что ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО БУДЕТ ЗА МНОЙ!

Каким бы стойким ни был человек по своей природе (а Херлок Шолмс из тех людей, которые не ломаются под ударами судьбы), случаются обстоятельства, когда самые закаленные люди испытывают необходимость собраться с силами, чтобы снова ринуться в бой.

– Сегодня у меня выходной, – заявил он.

– А я?

– А вы, Вилсон, займетесь покупкой одежды, чтобы пополнить наш гардероб. Я в это время отдохну.

– Отдыхайте, Шолмс, я буду бодрствовать.

Вилсон произнес эти слова с важностью стража, поставленного на форпосте и, следовательно, подвергающегося самым страшным опасностям. Он выпятил грудь, напряг мускулы, зорко всматриваясь в пространство маленького гостиничного номера, который они избрали своим приютом.

– Бодрствуйте, Вилсон. Я воспользуюсь этим, чтобы подготовить план кампании, соответствующей противнику, с которым нам предстоит сразиться. Видите ли, Вилсон, мы ошиблись в Люпене. Придется начать с самого начала.

– Даже еще раньше. Вот только есть ли у нас время?

– Девять дней, старина! Из них пять будут лишними.

Всю вторую половину дня англичанин курил и спал. И только на следующее утро начал действовать.

– Вилсон, я готов, пора в путь.

– В путь! – вскричал Вилсон, преисполненный воинственного рвения. – Признаюсь, я уже засиделся.

У Шолмса состоялись три продолжительные встречи: сначала с мэтром Дэтинаном, жилище которого он изучил до малейших деталей; с Сюзанной Жербуа, которой он телеграфировал о своем визите и которую расспросил о Белокурой даме, и наконец с сестрой Августой, удалившейся в монастырь ордена Визитации после убийства барона д’Отрека.

Во время каждого визита Вилсон поджидал на улице и всякий раз спрашивал:

– Вы удовлетворены?

– Весьма.

– Я уверен, что мы на правильном пути.

Они много ходили. Посетили два здания, окружавшие особняк на авеню Анри-Мартен, потом дошли до улицы Клапейрон. Рассматривая фасад дома номер 25, Шолмс пробормотал:

– Ясно, что существуют тайные ходы между этими зданиями… но вот чего я не могу понять…

В глубине души (и это случилось впервые) Вилсон усомнился в могуществе своего гениального коллеги. Почему он так много говорит и так мало действует?

– Почему? – вскричал Шолмс, словно отвечая на тайные мысли Вилсона. – Да потому что с этим чертовым Люпеном мы работаем наугад – вместо того чтобы установить истину на основании фактов, мы должны извлекать ее из собственной головы и проверять, действительно ли она соответствует реальным событиям.

– Так, значит, тайные ходы?

– Разумеется! Но продвинусь ли я в деле, когда познакомлюсь с человеком, который позволил Люпену войти к адвокату, или с тем, кто следил за Белокурой дамой после убийства барона д’Отрека? Станет ли это оружием при наступлении?

– Будем наступать! – воскликнул Вилсон.

Не успел он произнести эти слова, как с криком отпрянул назад. Что-то упало к его ногам – мешок, наполовину наполненный песком, способный тяжело ранить.