Мег почувствовала, что в ее памяти что-то шевельнулось… какой-то вопрос… она давно хотела спросить… важное… Онемевший язык еле ворочался во рту, но она сумела собрать вместе несколько слов.

— Можно… у вас спросить… что-то?

— Только быстро, — вампир взял ее за подбородок, и голова Мег склонилась набок, будто у сломанной куклы.

— Что это за чувство… когда… когда…

Герберт с трудом подавил раздражение, ибо девчонка устроила сессию вопросов-ответов как нельзя некстати. Ну? Когда что? Когда умираешь? Он с удовольствием ответит. Другое дело, что мадемуазель Жири не услышит его ответ, а ощутит.

— … когда у тебя есть отец, — выдохнула Мег.

Неужели у нее осталась сила воли, чтобы иронизировать?

— Как ты смеешь спрашивать меня об этом сейчас?! — вскрикнул вампир, делаю ударение на каждом слове. То, что Мег сказала, по жестокости было несравнимо даже с тем, что он сам собирался с ней сделать.

— Мне кажется что… что будь у меня отец, я бы… не попала в беду.

Чуть скосив глаза, Герберт заметил ее альбом, открытый на странице с рисунком. Принцесса в башне ожидает рыцаря с темным лицом. Точнее, рыцаря в черной маске. Неужели она и правда думает..? С чего ей даже в голову пришло? Действительно, Призрак оставлял в ложе конфеты и банкноты, розы и веера, но это еще не повод к таким мыслям. Ну хорошо, он не требовал за это платы, ни в каком виде, а значит выгодно отличался от господ, которые смотрят на девочек из кордебалета такими липкими взглядами, что потом бедняжкам нужно принимать ванну, с мылом и возможно со скипидаром. Неудивительно, что Мег нафантазировала с три короба. Будто Призрак освободит ее из темницы и унесет в прекрасные края, где к успеху не прикреплен ярлык, с ценой и списком покровителей, которым нужно эту цену уплатить. Глупая девчонка! Пусть стены ее хрустального замка треснут от камня, который запустит в него вампир. А вот сама виновата, незачем тешить себя иллюзиями. И никто их не спасет — ни ее, ни его самого.

Виконт вдруг подумал, что уж он-то никогда бы не нарисовал такую дурацкую картинку. А если бы и нарисовал, то все выглядело бы иначе. Не было бы ни башни с корявым флагом, ни балкона, увитого пошлыми розочками…

Он зажмурился и почувствовал что-то новое.

… а была бы комната, в которой даже в летнюю жару трещит камин. И такая комната появилась. Вернее, он сам оказался у порога. Бархатные с золотой бахромой шторы были раздвинуты, и по полу к его ногам тянулся косой прямоугольник света. Герберт на всякий случай отступил назад. У самого окна в кресле сидела женщина, в черном платье с круглым кружевным воротником и манжетами, почти доходящими до локтя. Из-за ярких солнечных лучей лица ее было не разглядеть. Поистине она выбрала самое лучше местоположение, потому Герберт успел забыть, как она выглядела. Ее черты со временем стерлись из памяти, как рисунок на песке у самой кромки волн. Но это простительно, если столько лет прошло. Зато он помнил, как восковые пальцы гладили его по голове. Волосы зачесались от желания, чтобы к ним опять прикоснулись вот так.

На миг ему показалось, что происходящее и есть реальность. Сейчас мажордом объявит, что стол накрыт. Виконт поможет матери подняться, а потом отец спустится из библиотеки и они пойдут ужинать. Обычной едой, а не людьми. А за столом будут смеяться над суевериями крестьян, для которых любой дворянин титулом выше барона уже кровопийца.

Он уже собрался переступить границу, отделявшую пятно света от тени, но вовремя отдернул ногу. Идея превратиться в кучку пепла, пусть даже воображаемую, ему не улыбалась.

«Я ошибся, да?» — Герберт отвернулся, — «В тот год вы оба умерли, но мне следовало остаться с тобой. Пришпилить на дверь записку „Меня нет дома!“ Не открывать никому. Так было бы лучше. Для отца я все равно лишь обуза.»

В голове сам собой сложился ответ.

«Тогда мир стал бы гораздо страшнее, милый. Ты поступил правильно. В одиночестве твой отец мог бы такого натворить, что земля содрогнулась бы.»

«Я тут не причем. Он никогда меня не слушает. Мое мнение для него, как чириканье воробья.»

«Но когда-нибудь ты найдешь убедительный аргумент.»

Комната начала медленно выцветать, и виконт почувствовал, что это в последний раз. Вокруг порхали вопросы, словно бабочки из потревоженной клумбы, но он никак не мог поймать нужный вопрос за крыло.

«Я хотел спросить…» — выдавил он наконец.

«Конечно, Герберт.»

«Ну это… как тебе мой Альфред?»

Женщина в кресле задрожала. Сначала виконт решил, что она плачет — это было бы так логично — но услышал заливистый смех…

Он по-прежнему стоял посреди грязной комнатенки, держа Мег Жири за плечи. Клыки втянулись. Глаза перестали гореть красным светом. Сознание девочки трепетало у него в руках — сдавить чуть сильнее, и оно обмякнет и превратится в безжизненный комок перьев. Виконт разжал хватку.

— Садись на диван, маленькая Жири, и возьми в руки альбом, — устало произнес он, из последних сил дернув за невидимые нити. — Когда ты очнешься, то забудешь, что между нами произошло. А голова у тебя будет болеть из-за недосыпа.

Взгляд Мег приобрел осмысленное выражение. Она потерла виски и, вспыхнув, быстро застегнула воротник. Как она могла повести себя так разнузданно в присутствии мужчины! Теперь виконт решит, что в плане аморальности сама Иезавель рядом с ней покажется пожилой бретонкой, в накрахмаленной чепце и с четками в руках.

И что вообще произошло?

— О чем мы говорили? — краснея, спросила балерина.

— Ты спросила, каково это — иметь отца, — отозвался Герберт, который почему-то казался еще более изможденным.

— Я это спросила?!

Должно быть, с языка слетело.

— Ну и как это?

— У моего отца свои странности, — уклончиво ответил виконт. — К примеру, он любит писать сонеты на телах девиц их же кровью.

Услышанное погрузило Мег Жири в пучину размышлений. Хотя нет ничего странного. Аристократы давно уже перестали быть опорой государству. Сметенные волной наступающих нуворишей, они вынуждены продавать титулы, штопать гобелены и сдавать в ломбард серебряные тарелки, с которых когда-то ел Король-Солнце.

— Не на что купить чернила? — посочувствовала девочка.

Герберт поперхнулся и промычал что-то невразумительное.

— И еще он обращается со всеми нами довольно сурово.

— Насколько сурово?

— Ну, в замке есть камера пыток…

— О, в нашем доме она тоже есть! Называется «прачечная,» — просветила его Мег. — Ваш отец когда-нибудь заставлял помогать ему со стиркой в понедельник?

Надо отдать ему должное — виконт честно попытался представить себе эту сцену. Вскоре появилось ощущение, будто в уши ему залили кислоту, которая окончательно растворила мозг.