- Как дела дома, Бекки?

Она отвечает, что все хорошо.

- Как рука сына? Срастается?

Она отвечает, что срастается. Гипс уже сняли, и за неделю, всего за две, он сможет обходиться без перевязи.

- Это хорошо. Мой мальчик в палате или на физиотерапии?

Она отвечает, что в палате.

Ходжес неторопливой походкой направляется в палату 217, где за счет штата содержится особый пациент. Прежде чем попасть туда, он встречает санитара, которого медсестры зовут Библиотечным Элом. Ему за шестьдесят, и обычно он толкает тележку, нагруженную книгами в мягких переплетах и газетами. Недавно в его маленьком арсенале развлечений появилось пополнение: небольшой пластмассовый ящик, наполненный электронными книгами.

- Привет, Эл, - говорит Ходжес. - Как дела?

Обычно Эл не держит язык в кармане, но сегодня он выглядит сонным, и под глазами у него фиолетовые круги. «Похоже, у кого-то была бурная ночь», - не без удивления думает Ходжес. Симптомы ему известны, потому что на своем веку он и сам пережил не одну бурную ночь. У него возникает желание щелкнуть пальцами у Эла перед глазами, как это делает гипнотизер на сцене, но он решает, что это будет некрасиво. Пусть друг спокойно переживает заключительную часть похмелья. Если ему так плохо днем, Ходжесу даже страшно представить, что с ним было утром.

Но Эл приходит в себя и улыбается, прежде чем Ходжес проходит его.

- Хэй, детектив! Давно тебя не видел.

- Теперь я просто «мистер», Эл. Ты хорошо себя чувствуешь?

- Конечно. Просто думаю … - Эл пожимает плечами. - Господи, не знаю, о чем я думал. - Он смеется. - Нет, таким слабакам нельзя стареть.

- Ты не старый, - возражает Ходжес. - Тебе забыли новости рассказать. Шестьдесят - это новые сорок.

Эл прыскает.

- Это пустые разговоры сам-знаешь-кого.

Ходжес не может с этим не согласиться. Он кивает на тележку.

- Неужели мой мальчик попросил почитать?

Эл снова прыскает.

- Хартсфилд? Он сейчас и про мишек Беренстайнов книгу не осилит. - Санитар с серьезным видом стучит себя пальцем по лбу. - У него здесь полная каша. Хотя иногда он тянется к этим штукам. - Он берет электронную книгу «Заппит» ярко-розового девичьего цвета. - У них игры стоят.

- Он играет в игры?

- Господи, конечно, нет. У него регулятор моторики не работает. Но когда я включаю одну из демок, модную прогулку Барби, например, рыбалку в лунке, он смотрит на нее часами. На демке одно и тоже повторяется снова и снова, но понимает ли он это?

- Наверное, нет.

- Правильно. Я думаю, звуки ему тоже нравятся. Все эти «бип», «буп», «буль». Я, бывает, прихожу через два часа, а эта игрушка лежит у него на кровати или на подоконнике, экран темный, батарея разряжена. Хотя для них это не страшно - 3:00 подзарядки, и снова работает. Но он их никогда не заряжает. Может, это и к лучшему. - Эл морщит нос, как от неприятного запаха. Может, хорошо, а может, и нет, думает Ходжес. Пока ему не станет лучше, он будет находиться здесь, в хорошей больничной палате. Красивого вида из окна нет, зато есть кондиционер, цветной телевизор и розовая «Заппит» время от времени. Если бы он был compos mentis - языком закона, мог бы участвовать в своей защите, - ему бы пришлось отвечать перед судом за дюжину преступлений, включая девять убийств. Десять, если окружной прокурор решил бы добавить смерть матери этой мерзости, которая была отравлена. И тогда остаток жизни он провел бы в Вейнсвилльськой тюрьме штата.

Там кондиционеров нет.

- Да расслабься ты, Эл. У тебя усталый вид.

- Нет, со мной все в порядке, детектив Хатчинсон. Приятно провести время.

Эл катит свою тележку дальше, а Ходжес, нахмурив брови, смотрит ему вслед. Хатчинсон? Это еще откуда? Ходжес ходит сюда уже несколько лет, и Эл прекрасно знает его имя. Или знал. Господи, он надеется, что это не первые признаки начала слабоумия.

Первые месяцы четыре или около того у дверей палаты номер 217 дежурили два охранника. Затем один. Теперь ни одного, потому что сторожить Брейди - это пустая трата времени и денег. Вряд ли стоит ожидать побега от человека, который сам не может даже в туалет сходить. Ежегодно начинаются разговоры о том, что его надо перевести в более дешевое заведение на север штата, и каждый раз прокурор напоминает всем и каждому, что этот джентльмен, хоть с поврежденным мозгом, хотя со здоровым, технически все еще ждет суда. Держать его здесь легко, поскольку клиника покрывает большую часть связанных с его содержанием затрат. Команда неврологов - особенно доктор Феликс Бабино, заведующий отделением - находит случай Брейди Хартсфилда чрезвычайно интересным.

В этот день он сидит у окна, в джинсах и клетчатой рубашке. Волосы длинные и неопрятные, но вымытые и сияют золотом на солнечном свете. «В такие волосы какая-то девушка захотела бы запустить пальцы, - полагает Ходжес. Если бы не знала, какое он чудовище ».

- Привет, Брейди.

Хартсфилд не шевелится. Он смотрит в окно, да, но видит он кирпичную стену гаража, единственное, что можно увидеть из этого окна? Знает ли он, что в одном помещении с ним находится Ходжес? Знает ли он, что кто-то находится в одном помещении с ним? Этот вопросы, ответы на которые ищет целая команда неврологов. Как и Ходжес, который садится на край кровати, думая: «Был он чудовищем или еще им есть?»

- Давно не виделись, как сказал сухопутный моряк девушке из хора.

Хартсфилд не отвечает.

- Я знаю, это старая шутка. У меня таких сотни, спроси мою дочь. Как ты себя чувствуешь?

Хартсфилд не отвечает. Его руки лежат на коленях, длинные белые пальцы вяло переплетены.

В апреле 2009 Брейди Хартсфилд угнал «Мерседес», принадлежавший тете Холли, и намеренно въехал на большой скорости в толпу соискателей у Городского Центра Занятости. Он убил восемь и серьезно ранил двенадцать человек, включая Тома Сауберса, отца Питера и Тины. После этого ему удалось убежать. Ноон сделал ошибку - написал насмешливое письма Ходжесу, который тогда уже вышел в отставку.

В следующем году Брейди убил кузину Холли, с которой у Ходжеса намечались романтические отношения. Получилось так, что сама Холли остановила часы Брейди Хартсфилда, почти в буквальном смысле выбив ему мозг Веселым шлепком самого Ходжеса, прежде чем Хартсфилд успел привести в действие бомбу, которая убила бы тысячи подростков на поп-концерте.

Первый удар шлепка повредил череп Хартсфилда, но зато второй удар нанес то, что считается непоправимым ущербом. Его доставили в клинику травматических поражений мозга в глубокой коме, из которой он вряд ли когда-нибудь вышел бы. Так говорил доктор Бабино. Но одной темной, мрачной ночью, в ноябре 2011, Хартсфилд открыл глаза и заговорил с медсестрой, которая меняет ему капельницу. (Думая о том, как это произошло, Ходжес всегда представляет себе доктора Франкенштайна, который кричит: «Он жив! Он жив!») Хартсфилд сказал, что у него болит голова и спросил о матери. Когда доктора Бабино вызвали и тот попросил пациента проследить взглядом за пальцем, чтобы проверить работу глазных двигательных мышц, Хартсфилд смог это сделать.