Садред взорвался многоярусным матом, возводя напраслину на достойную свою супругу подозрением в прелюбодеянии с разными животными, в том числе и гадами морскими. В ответ сынок присоветовал спилить отцовские рога. Любо-дорого поглядеть порой, как ругаются благородные господа.

Джасс засунула руки в карманы кофты, осторожно проверяя, на месте ли джадд-камень, ибо все знания законов большого скандала подсказывали ей, что колдовским предметом вскоре придется воспользоваться. И верно: как только лорду Садреду надоело пререкаться с упертым сыночком, он сразу переключил внимание на ведьму.

– Чего пялишься, девка?! – взорвался он ничем не сдерживаемой злобой. – Счас выволоку на потеху своим парням, чтоб колдовала там, где велено, а благородным головы не морочила.

И протянул было руку, чтоб ухватить Джасс за волосы, но деревенская колдунья видала виды и вместо того, чтобы испугаться и запросить пощады, вмиг ощерилась дикой кошкой:

– Держи свои руки при себе, лорд! А то я за себя не отвечаю!

Волосы ведьмы зажили собственной жизнью, зашевелились на голове, превращая аккуратную прическу в темный зловеще извивающийся вихрь, одежда затрепетала. Со стороны казалось, что женщина стоит в центре узкого столба яростного ледяного ветра. Острые воздушные потоки хлестнули по мужчинам, заставив их замолчать и отпрянуть в разные стороны.

– Вон из моего дома! – не своим голосом взвыла ведьма. – Пока не напустила на вас Хозяйку бурь! Вон!

Дважды повторять угрозу не пришлось. Оба владетеля Джиллса – настоящий и будущий, вылетели наружу моментально, подгоняемые для надежности хлесткими ударами колдовского ветра. Джасс выскочила следом, растрепанная и злая, и разразилась грозными обещаниями по адресу поздних визитеров, не скупясь даже на откровенные угрозы. Приспешники лорда Садреда числом более десятка – воины из его дружины – поспешили попрятаться за покосившийся тын, с ужасом ожидая, что разъяренная ведьма станет швыряться молниями.

– Говнюки! – подвела итог Джасс и быстренько ретировалась в свою избушку.

С одной стороны, поле битвы осталось за ней, а с другой – вся продемонстрированная мощь была не более чем банальным жульничеством и обманом суеверных островитян. Джадд-камень мог сделать даже ребенок. Достаточно в ветреную погоду взять кусочек глины и прошептать нужное заклинание. И проделывать то же самое каждый раз, как поднимался ветер. Скованный волшебством, ветер высвобождался, стоило разломить джадд в кулаке.

В Маргаре Джасс за такую шутку могла поплатиться жизнью, встретив в ответ более действенное и более опасное колдовство. Так что победа над островным лордом особой радости женщине не принесла. Тем более случилась вещь гораздо более неприятная, чем визит Ильдерима и его батюшки. Чашка упала и раскололась на две неравные части. Черная матовая керамика с золотым затейливым узором по краю и руной Край на дне, похожая на стилизованную рыбку. В Инисфаре за эту чашку была уплачена баснословно высокая цена в шесть золотых алуро. Архадская руна Край посвящалась Пестрому богу Сурабай – богу Искушения и Истины. И для того, чтобы не увидеть в этом происшествии знак, надо было родиться слабоумной.

Джасс бестрепетно собрала обломки в карман. Если Пестрый бог решил ее предупредить, то он опоздал, мрачно подумала кераганская колдунья. Должно быть, визит молодого лорда Ильдерима, заставший ведьму врасплох, случился не на ровном месте. Предсказать, что владетель и сюзерен этих земель решит диктовать ей свою волю, Джасс не могла, человеческая злая воля совсем не то, что воля стихий, ее не предугадаешь. Но то, что Садред так просто ее в покое не оставит, можно не сомневаться. Вот только во что выльется его месть за позор, понесенный на глазах у своих воинов?

Впрочем, теперь ничего не изменить и ничего не исправить. Где-то на великих весах Предопределенности сдвинулись песчинки.

Если меч один раз вложен в руку, вложен толково и умело, вложен великим мастером клинка, таким как Хэйбор, то где же та сила, которая остановит эту руку?

Чуткие пальцы прошлись по плотной коже ножен, лаская бронзовые накладки, лаская, как живое существо, податливое и жаждущее внимания. Пусть никто и никогда не увидит, что молодая женщина нежит спящую сталь, как нерожденного своего младенца, как неверного своего возлюбленного, и какая горькая радость затаилась в уголках бледных губ. Сколько дорог пройдено с тобой, последнее Хэмово дитя? Сколько жизней погубил ты и спас за долгую, удивительную жизнь свою? Если осушить русло могучей и многоводной Бейш, то кровь, пролитая этим мечом, заполнила бы его до самых краев. Ты помнишь? О, ты помнишь. Ты спишь, и тебе снятся сны, полные мучительных стонов и предсмертных криков, тебе снятся теплые широкие руки Хэйбора из Голала, глубокие и синие стальные сны. Должны сниться, потому что они снятся твоей госпоже, твоей рабыне, твоей подруге…

Джасс редко ошибалась в предвидении перемен. Прошло еще немного времени…

Дэрих немного потоптался на порожке, надеясь, что леди выйдет сама. Не хотелось ему заходить, совсем не хотелось. Ему, кабы не господская воля, мысль о том, чтобы в гости к колдунье зайти, и в голову не приходила. Да делать нечего. И он легонько постучался в дверь.

– Входи!

Староста судорожно вдохнул, холодный воздух ожег легкие, притушив ненадолго отчетливый запах перегара, и вошел внутрь. Чистая светелка, светлая, и пахнет приятно сухими травами, свежим хлебом, козьим молоком и, кажется, даже ухой. Гость низко поклонился молодой женщине, сидящей за стареньким ткацким станком. Девка как девка. Перестарок, конечно, но ежели в глазищи не глядеть, то и вовсе ничего такого страшного. И все же боязно. Одно слово – ведьма. Что ни говори, а права сто раз маргарская пословица о волчьей шкуре, которую бесполезно прикрывать атласными бантиками.

– Садись, Дэрих, – пригласила она. – Не бойся, я не кусаюсь.

Староста осторожно опустился на низкий колченогий стульчик, как ребенок, сложив широкие грубые руки на коленях.

– Тут такое дело… Тута гиррема княжья пришла на Балас. Слыхала небось?

Леди кивнул в знак согласия, и староста оживился:

– Из самого Тартоннэ. Вся раззолоченная, длиннючая аж жуть какая. На носу птичья рожа и паруса желтые. Герцог прислал к нашему конену посла. Говорят, чуть ли не герцогский племянник.

– Дэрих, зачем пришел-то?

Она насмешливо сощурилась на одно лишь короткое мгновение, превратившись из внушающей трепет ведьмы в милую и улыбчивую молодуху. Дэрих смутился до полного онемения. Ох и нелегкая это работа – беседовать с леди с глазу на глаз. Пока он набирался храбрости, та терпеливо ждала, прекратив работу.

– Указ вышел такой: мол, все чародеи и ведьмы от подземных демонов происходят и чарами простых людей в глубины преисподней замануют. Мол, все ведьминские штуки суть обман и мракобесие, а ежели кто станет таковых привечать, то, стал быть, тот сам супротив истиной веры в Бога и Пророка. Велено на каждом острове построить по церкви, а герцог с патриархом пришлют к осени нам правильного священника. Стал быть, ведьм велено гнать в три шеи.