представленному удостоверению и никаких дополнительных отзывов не требует. Затем он задал Борису несколько вопросов, касающихся определения качества леса, главным образом, досок, попросил подсчитать в кубофутах объём бруса и нескольких досок и, убедившись, что ответы на некоторые вопросы Борис в состоянии дать даже без карандаша и бумаги, Антонов остался доволен. Так он и сказал Глебову, когда они вышли из своей «экзаменационной» комнаты:

– Ну что же, если деловая, организаторская способность у товарища Алёшкина окажется такой же, как его знания в лесном деле, то он нам вполне подойдёт. Но вы ведь знаете, Александр Александрович, решающее слово в этом вопросе не моё, а заведующего коммерческим отделом Черняховского, а он мужчина строгий.

– Ну, положим, не только его, а и председателя правления треста товарища Берковича, да и моё тоже, как секретаря партячейки. Конечно, дело будет зависеть также и от того, как вы о товарище Алёшкине Черняховскому доложите.

– Я доложу так, как есть. По-моему, товарищ Алёшкин по своим знаниям нам подходит, ну а остальное покажет дело. Думаю, что всё будет хорошо, ну а будет ли в конечном счёте хорошо для него, увидим!

– Ну так идите в коммерческий отдел, а потом, товарищ Алёшкин, с результатами зайдите ко мне.

В коммерческом отделе, занимавшем широкую темноватую комнату, стояло несколько больших письменных столов, за каждым из которых сидел какой-нибудь человек, что-то писавший или разбиравшийся в лежавших перед ним бумагах. Бумаг этих находилось на каждом столе великое множество. За одним из столов сидел парень, старательно щёлкавший на счетах. В уголке за небольшим столиком на новеньком отличном «ундервуде» молоденькая машинистка бойко выстукивала какое-то письмо. Взглянув на машинку и на машинистку, Борис невольно подумал: «Эх, если бы нам в райком такую же машинку вместо старой телеги с западающей буквой «у», да уметь бы так же быстро печатать…»

Напротив машинистки, около другого такого же огромного окна, за очень большим письменным столом, покрытым зелёным сукном, с массивным письменным металлическим прибором, имевшим вид какого-то старинного замка, где боковыми башнями служили чернильницы, а центральной – вместилище для ручек и карандашей, сидел человек лет пятидесяти, с чёрными, чуть подёрнутыми сединой курчавыми волосами, с толстыми губами и выпуклыми глазами, со щеками и подбородком, покрытыми тёмной синевой, оставшейся после бритья, вероятно, чёрной густой бороды и усов. На его толстом мясистом носу находилось пенсне в золотой оправе. Перед ним лежала какая-то напечатанная бумага, которую он безжалостно и довольно сердито черкал красным карандашом. Это и был Виталий Илларионович Черняховский. Антонов и Борис остановились напротив его стола.

Закончив исправление находившейся перед ним бумаги, Черняховский повернулся к сидевшему за соседним столом толстому, круглолицему, с совсем заплывшими жиром глазками, одетому в какой-то кургузый серый пиджачок, сравнительно молодому, но уже лысеющему человеку, и скучным голосом произнёс:

– Товарищ Игнатьев, когда же вы наконец научитесь служебные письма писать? Ведь вы коммерческий корреспондент, можно сказать, мой заместитель, а пишете, простите меня, как институтка!

Толстячок, покраснев, неестественно быстро для своей полноты подскочил к столу заведующего и, как-то странно изогнувшись, быстренько схватил протянутую ему бумагу.

Алёшкин, глядя на эту картину, едва удержался, чтобы не фыркнуть. Уж очень его удивило и насмешило почти раболепное преклонение Игнатьева перед начальником.

– Ну, а вам что? – всё тем же скучающим голосом спросил Черняховский Антонова.

– Вот, Виталий Илларионович, – довольно робко заговорил Антонов, – Глебов рекомендует нам товарища Алёшкина на должность десятника лесного склада. Я с ним уже поговорил, он в лесном деле разбирается.

– Гм, разбирается! Ну что же, это уже хорошо! Вы партийный? – вдруг неожиданно спросил совсем другим тоном Черняховский, взглянув на парня, глаза его при этом блеснули.

– Да, и комсомолец! – не задумываясь, ответил Борис.

– Пишите заявление о приёме на работу. Дайте ему бумагу и перо, – снова повернулся он к Антонову.

Николай Фёдорович, видимо, не ожидавший такого немедленного решения вопроса, провёл Бориса к своему столу в самом тёмном углу у двери, усадил его и положил перед ним чистый лист бумаги.

За время работы в райкоме Борис уже довольно уверенно овладел искусством составления разных документов, потому написание заявления труда для него не составило, это заняло не более трёх минут. Закончив, он встал, подошёл к столу Черняховского и положил перед ним, опять поглощённым рассмотрением какой-то бумаги, своё заявление на стол. Тот недовольно поднял голову, но, увидев Алёшкина, приветливо спросил:

– Уже написали?

Он взял заявление в руки, внимательно прочитал его, видимо, стараясь найти ошибки, когда же их не обнаружил, ещё раз взглянул на спокойно стоявшего перед ним парня и своим красным карандашом надписал в углу листа: «Зачислить с месячным испытательным сроком. Оклад старшего десятника, по тарифным ставкам Дальлеса с надбавкой 20 %». Возвращая заявление Алёшкину, он сказал:

– Передайте для дальнейшего оформления товарищу Глебову, а вы, товарищ Антонов, возьмите работу вновь принятого под своё наблюдение и учтите, что ответственность за организацию лесного дела в тресте с вас не снимается!

Александр Александрович обрадовался, что с Черняховским дело уладилось так просто, и через час уже был готов приказ о зачислении Бориса на службу. С Антоновым он договорился о том, что на место работы они пойдут завтра, Борис примет имеющиеся материалы, подробно ознакомится со своими обязанностями и приступит к работе.

Между прочим, почти через три года, когда Антонов волею судьбы оказался сам в подчинении у Бориса Алёшкина, он как-то в одном откровенном разговоре рассказал ему, почему Черняховский так легко и быстро согласился на его кандидатуру – в сущности, очень молодого, и потому не внушающего особого доверия, человека на такую ответственную работу.

После ухода Бориса с подписанным заявлением из коммерческого отдела, Черняховский, заметив на лицах сотрудников, в прошлом почти всех работавших в каких-нибудь торговых компаниях, удивление, улыбнувшись, довольно откровенно заявил:

– Эх вы, недотёпы! Неужели не понимаете, что Глебов спит и видит, как бы нам в отдел большевичка втиснуть? До сих пор ему это не удавалось, а тут вот нашёлся паренёк. Так пусть таким большевиком в нашем отделе будет этот мальчишка, чем какой-нибудь опытный революционер. Да к тому же, засунув его на лесной склад, мы фактически отстраним его от работы отдела, а если он там погорит, то для нас опять же выгодно будет: вот, мол, как партийные-то работают!

Однако, мы можем сказать, что предположения Черняховского не оправдались, и он сам вскоре вынужден был своё мнение об этом мальчишке переменить.

Но вернёмся к текущим событиям. Получив на руки выписку из приказа, Борис с большим удовольствием увидел, что оклад его