иллюстрировать не наше переживание факта Воскресения, а ничтожными средствами «украшать» несоразмеримую смысловую реальность. Тем самым, идеологический противник авангарда — Русская Православная церковь — оказывается в глазах авангардистского зрителя как бы не «увенчан», а «развенчан» этими лампочками; враг оказывается не страшным, а смешным и, тем самым, — как бы побежденным. «А я тебя не боюсь!» — можно было бы подписать под этим экспонатом. Или иначе: «Ты для меня не авторитет!»».

Мило, не правда ли? И, может быть, даже не глупо. Но это не постмодернистская рецензия в газете, это экспертиза для прокуратуры, призванная выявить уголовно наказуемое деяние. Дамы смотрят зорко, дамы видят далеко.

«То, что данная работа имеет именно негативистское содержание, направленное не только против церкви, но и против современного Российского государства, подтверждает тот факт, что автор не решился честно объяснить следствию ее содержание, но сказал, что изобразил здесь самого себя в виде инопланетянина, читающего морализирующую проповедь о необходимости оставления тщеты всего земного перед входом в храм… Непосредственных призывов к каким — либо негативным действиям в данном экспонате не содержится. Но самый, достаточно дерзко выраженный, негативизм по отношению к некоторым аспектам государственной политики, конечно, имеет целью как — то воздействовать на тревожащие автора процессы (сближения церкви и государства) и, возможно, воспрепятствовать им».

Это про Мамышева — Монро. Это он, представ инопланетянином, вредит процессам сближения церкви и государства — совсем хрупким и эфемерным, надо полагать, если одна художественная работа в состоянии воспрепятствовать им. И уже неинтересно, какую статью УК нарушил Мамышев-Монро; интересно, понимают ли дамы, что сами сказали, — иногда в этом возникают большие сомнения. «Резюмируя, кратко изложить смысл данной работы можно так: учение Достоевского внутренне агрессивно, несовместимо с евангельскими нормами терпимости, идеологические победы его мнимы, а слава ложна. Надо ли говорить, что такая оценка является несправедливой и глубоко оскорбительной для миллионов почитателей великого русского писателя во всем мире, в частности, в странах Западной Европы, нашедших в творчестве Достоевского ответы на многие свои вопросы и лекарство от многих общественных язв.

Таким образом, проведеный анализ экспоната Щечкина выявляет наличие негативной установки против русской религиозно — философской идеологии в целом и уничижительную характеристику крупнейшего представителя русской общественной мысли».

Но страшное уголовное преступление, совершенное Щечкиным, меркнет перед тем, что сделала Любаскина.

«Вопреки показаниям Любаскиной, ее работа не имеет никакого отношения к религии. Ее содержание составляет размывание, обессмысливание, уничтожение советских образов и относится к сравнительно недавнему времени разрушения советской символики. Прием: ОБЕССМЫСЛИВАНИЕ РЕАЛЬНОСТИ. Латентное содержание: УНИЧТОЖЕНИЕ СОВЕТСКОЙ СИМВОЛИКИ. Социальная функция: РАЗРУШЕНИЕ ИДЕОЛОГИИ».

От прописных букв голова идет кругом, и теряется связь.

Граждане, куда смотрит милиция? О какой статье УК идет речь? И какого УК — времен СССР, что ли? Что в процитированных пассажах есть возбуждение расовой, национальной или религиозной вражды? Видимо, следствие идет по всем УК сразу — и по советскому, и по антисоветскому, и по светскому, и по антисветскому. По понятиям скопом. И уже с облегчением находишь хоть что — то, имеющее отношение к религии.

«Таким образом, отвращение и ужас, испытанные при виде агонизирующей, захлебывающейся в крови рыбьей головы, могут незаметно для человека впоследствии ассоциироваться с рыбами и их изображениями вообще, а ощущение физиологического ужаса, связанного с окровавленными плавниками на фотографии, — соединиться с названием работы, «Last supper“, поразительно схожим с Тайной вечерей».

Дойдя до этого места, можно перекреститься: земля круглая, и она вертится. То есть, конечно, наоборот: земля плоская, и солнце ходит вокруг нее. Но все, по крайней мере, в порядке, все на своем месте. И по темам, и по фразеологии, и по характерным интонациям экспертиза, заказанная прокуратурой, — это трибунал пятисотлетней давности, инквизиция, живая и бодрая, совсем не состарившаяся со временем. Разве что «фотографии» выпадают. Все остальное, как в субботу 18 июля 1573 года, когда художник Паоло Веронезе был вызван святыми отцами. И разговор у них пошел тоже о «Тайной вечере»:

«Вопрос. В вечере, сделанной вами для монастыря Санти Джованни э Паоло, что обозначает фигура того, у кого кровь идет из носа?

Ответ. Это слуга, у которого случайно пошла носом кровь. Вопрос. Что обозначают эти люди, вооруженные и одетые, как немцы, с алебардою в руке?

Ответ. Об этом нужно сказать несколько слов.

Вопрос. Говорите.

Ответ. Мы, живописцы, пользуемся теми же вольностями, какими пользуются поэты и сумасшедшие, и я изобразил этих людей с алебардами — как один из них пьет, а другой ест у нижних ступеней лестницы, чтобы оправдать их присутствие в качестве слуг, так как мне казалось подобающим и возможным, что хозяин богатого и великолепного, как мне говорили, дома должен был бы иметь подобных слуг. Вопрос. А для чего изобразили вы на этой картине того, кто одет как шут, с попугаем на кулаке?

Ответ. Он там в виде украшения, так принято это делать. Вопрос. Кто сидит за столом Господа нашего?

Ответ. Двенадцать апостолов.

Вопрос. Что делает святой Петр, который сидит первым? Ответ. Он разрезает на части ягненка, чтобы передать на другую сторону стола.

Вопрос. Что делает следующий за ним?

Ответ. Он держит блюдо, чтобы получить то, что дает ему святой Петр.

Вопрос. Скажите, что делает третий?

Ответ. Он чистит себе зубы вилкой.

Вопрос. Разве те украшения, которые вы, жсивописец, имеете обыкновение добавлять на картинах, не должны подходить и иметь прямое отношение к сюжету и главным фигурам, или же они всецело предоставлены вашему воображению на полное его усмотрение, без какого бы то ни было благоразумия и рассудительности?

Ответ. Я пишу картины со всеми теми соображениями, которые свойственны моему уму, и сообразно тому, как он их понимает.

Вопрос. Так вам казалось подходящим изображать в такой вечере Господа нашего шутов, пьяниц, вооруженных немцев, карликов и подобные непристойности?

Ответ. Нет, конечно.

Вопрос. А тогда для чего же вы их сделали?

Ответ. Я их сделал, предполагая, что эти люди находятся за пределами того места, где происходит вечеря.

Вопрос. Известно ли вам, что в Германии и в других местах, наводненных ересью, существует обыкновение при помощи картин, полных непристойности и подобных вымыслов, унижать и осмеивать положения святой католической церкви, чтобы внушать таким образом ложное учение людям невежественным и глупым?

Ответ. Я признаю, что это плохо…».

Но видна и существенная разница — в Венеции XVI века дело было передано в руки суда церковного, и никакие светские институции не брали на себя ответственности за обвинения в кощунстве. И в царской России подобными делами занимался