Дитя Эшленда. Их дитя.

— Это смехотворно, — сказала она.

— Это вполне рационально. Женщины делают это каждый день.

— Может, они и делают. Но я не могу совершить подобное, не сказав ему, — отрезала Эмили.

Мисс Динглеби воздела руки.

— Только послушай себя! Ты добровольно кладешь голову на плаху после всего, что я сделала, чтобы тебя освободить.

— Не вижу никаких причин действовать немедленно. Когда пройдет бал…

Мисс Динглеби встала.

— Когда пройдет бал и минует опасность, тебе уже никуда не деться. Ты будешь испытывать облегчение, благодарность к Эшленду и сделаешь все, что он захочет. Мне стыдно за тебя, Эмили. Я думала, ты сделана из более жесткого материала. Я думала, если дать тебе попробовать вкус независимости…

Руки Эмили сами собой сжались в кулаки.

— Да! Да, я отлично понимаю, что все вокруг знают, как для меня лучше! Все строят за меня планы! Передвигают меня так, чтобы это соответствовало их целям. Но у меня есть и собственная воля, и я намерена прямо сейчас применить ее к делу. Мисс Динглеби, вы немедленно покинете эту комнату и позволите мне раз в жизни самостоятельно принять решение.

Мисс Динглеби не шелохнулась. Ее нежный розовый ротик почти незаметно сжался; она не моргая смотрела на Эмили.

— Браво, — произнесла она наконец и только тогда вышла из комнаты.

Герцог Эшленд, поднимаясь по большой лестнице особняка герцога Олимпии на Парк-лейн, не особенно обрадовался, встретившись на верхней ступеньке с аккуратно одетой мисс Динглеби.

Он отошел в сторону.

— Добрый день, мисс Динглеби.

— Добрый день, ваша светлость. Вы хотите увидеть ее высочество? — спросила она так, словно спрашивала: «Ты, бесстыжий пес, собрался украсть Святой Грааль с его священного алтаря?»

— Да.

— Полагаю, вас не смущает тот факт, что ее высочество отдыхает в своей комнате?

— Я отвлеку ее ненадолго.

— Разумеется. Я полностью доверяю чувству чести и приличий вашей светлости, — четко проговорила мисс Динглеби. — Доброго дня.

Дверь в покои Эмили была приоткрыта. Эшленд все равно постучался.

— Кто там?

— Эшленд.

Короткая пауза.

— Заходите.

Он толкнул дверь. Эмили стояла у окна, прижав пальцы к подоконнику. Угасающий свет придавал ее коже слегка голубоватый оттенок.

— Вы сегодня без очков, — заметил он.

— У меня заболели глаза.

— С вами все в порядке?

— Да. — Она посмотрела на него. Мышцы лица натянулись, все ее тело излучало беспокойное напряжение. Одним пальцем она постукивала по подоконнику. — Вы приехали, чтобы отвезти Мэри и Фредди на Итон-сквер?

— Да. Но вечером я, разумеется, вернусь. Куда пошла мисс Динглеби? Вас нельзя оставлять в одиночестве.

Эмили оторвалась от окна и подошла к нему.

— Можно поехать с вами? За эти последние недели я почти не выходила на улицу.

— Лучше бы не надо. Мне еще нужно кое-что сделать.

— Понятно.

— Эмили. — Он убрал руки за спину, чтобы не прикоснуться к ней. — Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Да.

— Если вы передумали насчет завтрашнего дня, я могу все прекратить. Скажу Олимпии…

— Нет! Нет. Я хочу покончить с этим.

— Мне это не нравится, и вы это знаете. Есть и другие способы.

— Это мое решение, — сказала она.

Она стояла так царственно, выпрямив спину, вздернув подбородок. Золотистые волосы, аккуратно разделенные на пробор и уложенные в узел у основания шеи, блестели. Она напоминала ему цитадель — сплошь гладкие каменные стены и высокие зубцы с бойницами. Ему хотелось бросить абордажный крюк и соскоблить все это, но сама идея казалась нечестивой. Словно Эшленд мог поцарапать ее, запятнать эту ее безупречную крепость.

Где же за этими отполированными стенами сама Эмили? Где Гримсби?

— Есть и другие способы, — повторил он. — Прямо сейчас у меня в кармане лежит специальная лицензия. Вы уже достигли совершеннолетия. Мы могли бы пожениться еще до обеда. И уехать, куда вы только пожелаете.

— Чепуха. Я намерена довести дело до конца. Ради блага моих сестер, если уж нет других причин.

Между пальцами правой руки мелькнуло что-то белое: скатанный в шарик носовой платок.

— Ну хорошо. Так или иначе, а я сделал все необходимые приготовления. И у меня есть кое-что для вас. — Эшленд вытащил из кармана конверт и протянул ей.

— Что это? — Она спрятала платок в рукав и взяла конверт. Эшленд смотрел на ее запястье. Ему хотелось закатать этот рукав, сорвать с нее платье и упиться ее наготой. Хотелось снова оказаться с ней в постели и заниматься любовью до тех пор, пока она не зарыдает от наслаждения, пока не начнет смеяться вслух, пока снова не станет собой.

Эшленд тяжело сглотнул.

— Это прибыло с почтой на Итон-сквер. Адресовано вам.

Она перевернула конверт, глянула на черные каракули и ахнула.

— Вы узнаете почерк? — спросил Эшленд.

Она подняла на него широко распахнутые от волнения глаза. Все опасения исчезли с ее лица.

— Это от моей сестры!

Слабый свет газовых фонарей заскользил по лицу Эшленда, когда карета завернула за угол Чейни-уок, и лицо его сделалось еще более пугающим, чем всегда. Да и грозное выражение не помогало расслабиться.

— Какой я болван, что дал себя уговорить!

— Это совершенно безопасно. Вы же со мной, а никто в Лондоне не знает меня как Гримсби. Ну, кроме Фредди, а он вряд ли анархист. Во всяком случае, не из убежденных.

— Сейчас не время для шуток.

— Самое время. — В горле у нее бурлил смех. Она выглянула в окно, на мелькающие мимо тени домов, на лужицы газового света на тротуаре. — Я сейчас увижусь со своей сестрой. С сестрой, Эшленд! Вы даже не представляете, что это для меня значит. — Эмили протянула руку, положила ладонь на его колено.

— Вы уверены, что это ее почерк? Ошибки быть не может? — На руку он даже внимания не обратил.

— Уверена, как в своем.

— А этот человек, которого она приведет с собой. Она хорошо разбирается в характерах? Вы же представления не имеете, кем он может быть!

— Должно быть, это тот человек, к которому ее поместил дядя, а вам известно, что суждения Олимпии безошибочны.

Он что-то недовольно забурчал и скрестил на груди руки.