1

Клубятся вихри – призрачнее птицы.

Июльский день. В мажарах казаки.

Склонилися по ветру будяки

На круглой крыше каменной гробницы.

Струится зной. Уходят вереницы

Далеких гор… Маячат тополя,

А казаки поют, что где-то есть поля,

И косяки кобыл, и вольные станицы.

2

По улицам бег душных, летних дней,

А в небе облака, как комья грязной ваты,

На синем шелке бухт корявые заплаты

Железных, дымных, серых кораблей.

По вечерам сторожевых огней

На взморье вещие сполохи —

Огни стремительной эпохи

Над древней скукою камней.

3

Легла на черепицу тень от минарета,

И муэдзин тоской благословил наш день.

В узорах стен дворца и розы, и сирень

Увядших цветников восточного балета.

Но будут волновать в тени сырой боскета

Чеканные стихи нас, спутница, вдвоем,

И отразит глубокий водоем

Знакомый лик любимого поэта.

Николай вновь перечитал последнее, написанное им в Бахчисарае, и понял, что еще не высказал всей полноты чувств, волновавших его душу, не дописал всего. Он настроился, стал слушать музыку слов, истекавшую из сердца в голову. Рука набрасывала сама, когда очередная волна словосплетений рождалась из глубины груди и будоражила ум:

Мы шли в сухой и пыльной мгле

По раскаленной крымской глине,

Бахчисарай, как хан в седле,

Дремал в глубокой котловине.

И в этот день в Чуфут-Кале,

Сорвав бессмертники сухие,

Я выцарапал на скале:

Двадцатый год – прощай, Россия.

* * *

Корпус генерала Кутепова начал наступление 25 июля в направлении на Александровск и Екатеринослав. Марковцы и дроздовцы нанесли поражение 3-й и 46-й дивизиям Красной армии. Одна из «интернациональных» бригад была окружена; два ее полка, венгерский и латышский, полностью погибли. В образовавшийся прорыв вошла кубанская конница генерала Бабиева. Белые заняли городок Орехов. Для развития успехов Врангель перебросил сюда и кавалерийский корпус Барбовича. Опомнившись, командование красных стало бешено контратаковать. Наступление продолжалось, хотя и ценой больших потерь. Вскоре белым удалось занять крупный железнодорожный узел Пологи, а 2 августа ими был совершен кавалерийский рейд и взят Александровск. Значительный успех был и на восточном фланге, где Донской корпус, руководимый лично атаманом Богаевским, разгромил 40-ю дивизию. Но на этом победы закончились. Белые выдыхались, терпя существенный урон. Красные, пользуясь численным преимуществом, быстро латали дыры в обороне и, дождавшись подхода свежих соединений, сами переходили в наступление.

* * *

Уже 23 июля в Смоленске представителями III Интернационала и по инициативе большевистского руководства был сформирован Временный революционный комитет Польши (Польревком), который должен был принять на себя всю полноту власти после взятия Варшавы и свержения Пилсудского. Об этом большевики официально объявили 1 августа в Белостоке, где и расположился Польревком. Возглавил его польский коммунист Юлиан Мархлевский. В тот же день, 1 августа, Польревком огласил «Обращение к польскому рабочему народу городов и деревень», написанное Ф. Дзержинским. В «Обращении» провозглашались создание Польской Республики Советов, национализация земель, отделение церкви от государства. Там же содержался призыв к рабочим гнать прочь капиталистов и помещиков, занимать фабрики и заводы, создавать ревкомы – органы новой власти. Таких ревкомов было сформировано не более 65. Комитет призвал солдат Войска Польского к мятежу против Пилсудского и переходу на сторону Польской Республики Советов. Польревком приступил также к формированию Польской Красной армии под командованием Романа Лонгвы. Однако поляки ни поднимать мятежи, ни свергать Пилсудского, ни вступать в Польскую Красную армию не торопились. Создание Польревкома было вызвано серьезными, но тщетными, неоправданными и утопичными надеждами советского руководства на помощь польского пролетариата. Политика и стратегия Интернационала затмили глаза большевистскому советскому правительству России и помешали командованию РККА предпринять решительные и стремительные действия по взятию Варшавы.

Сосредоточив войска на польской границе, командование РККА оказалось перед сложным выбором: продолжать операцию или нет? А если продолжать, то насколько быстро? Главком Каменев два года спустя в статье «Борьба с Белой Польшей» (опубликованной в журнале «Военный вестник» в 1922 г.) так описывал сложившуюся обстановку:

«Рассматриваемый период борьбы во всем ходе событий оказался краеугольным. По достижении вышеуказанных успехов перед Красной Армией сама собою, очевидно, стала последняя задача овладеть Варшавой, а одновременно с этой задачей самой обстановкой был поставлен и срок ее выполнения – немедленно. Срок этот обусловливался двумя важнейшими соображениями: сведения по части политической суммарно сводились к тому, что нельзя затягивать испытания революционного порыва польского пролетариата, иначе он будет задушен; судя по трофеям, пленным и их показаниям, армия противника, несомненно, понесла большой разгром, следовательно, медлить нельзя: недорубленный лес скоро вырастает. Скоро вырасти этот лес мог и потому, что мы знали о той помощи, которую спешила оказать Франция своему побитому детищу. Имели мы и недвусмысленные предостережения со стороны Англии, что если перейдем такую-то линию, то Польше будет оказана реальная помощь. Линию эту мы перешли, следовательно, надо было кончать, пока эта „реальная помощь“ не будет оказана. Перечисленные мотивы достаточно вески, чтобы определить, насколько бывший в нашем распоряжении срок был невелик.

Перед нашим командованием, естественно, стал во всю величину вопрос: посильно ли немедленное решение предстоящей задачи для Красной Армии в том ее составе и состоянии, в котором она подошла к Бугу, и справится ли тыл. И теперь, как и тогда, на это приходится ответить: и да, и нет. Если мы были правы в учете политического момента, если не переоценивали глубины разгрома белопольской армии и если утомление Красной Армии было не чрезмерным, то к задаче надо было приступить немедленно. В противном случае от операции, весьма возможно, нужно было бы отказаться совсем, так как было бы уже поздно подать руку помощи пролетариату Польши и окончательно обезвредить ту силу, которая совершила на нас предательское нападение. Неоднократно проверив все перечисленные сведения, было принято решение безостановочно продолжать операцию».

Итак, решение принималось исходя из двух факторов – политического и военного. И оценка военного фактора была объективна. Польская армия действительно находилась на грани катастрофы и по оценкам сторонних наблюдателей. Представитель французской военной миссии генерал Фори отмечал, что «в начале операции на Висле для всех военных специалистов судьба Польши казалась печальной. Причем не только стратегическое положение было безнадежным, но и в моральном отношении польские войска имели грозные симптомы, которые, казалось, должны были окончательно привести страну к гибели». Времени на передышку при прочих благоприятных условиях Польше давать было нельзя. Но оценка политического фактора была явно ошибочной. Как отмечал тот же Каменев, «теперь наступил тот момент, когда рабочий класс Польши уже действительно мог оказать Красной армии ту помощь… но протянутой руки пролетариата не оказалось. Вероятно, более мощные руки польской буржуазии эту руку куда-то запрятали».