Отель действительно принадлежал к числу шикарных; стол был накрыт на террасе; здесь же находился танцпол и расположились музыканты; большинство гостей уже прибыли.

Как только я приехал, Мельпо вышла меня встречать. Она широко улыбнулась и поблагодарила меня за все, что я сделал для ее страны. (Речь шла о моей книге путевых заметок «Маруссийский колосс».) Я был настолько польщен, что голова моя закружилась задолго до первого глотка шампанского. К моему остолбенению, гречанка настояла, чтобы за ужином я сидел рядом с ней как почетный гость.

Как и обещал француз, она оказалась не только красавицей, но еще и женщиной необычайной грации. В чем-то она напоминала мне Анаис Нин, от которой я к тому времени уже полностью отстранился. Как и Анаис, она казалась слабой, хотя была и очень сильной, и здоровой. Она держалась со мной крайне любезно, и ей быстро удалось разговорить меня, хотя я поначалу опасался, что буду смущаться и чувствовать себя зажатым. Иногда создавалось впечатление, что хозяйка банкета словно хочет извиниться за свое богатство и его демонстрацию. Я чувствовал, что в глубине души она человек очень простой, откровенный, не зацикленный на своем состоянии. Француз сказал мне, что она замужем за преуспевающим греческим судовладельцем, конкурентом Онасиса. Сначала меня это несколько напугало, но теперь в ее присутствии я чувствовал себя как дома.

Я вскоре обнаружил в ней очень умного и начитанного собеседника, владевшего к тому же четырьмя или пятью языками.

Не знаю, как она об этом узнала, но она прекрасно отдавала себе отчет, что я нахожусь в очень стесненных обстоятельствах, однако это ее еще больше привлекло ко мне.

Когда заиграла музыка, она повернулась и спросила, не хочу ли я потанцевать, и уже отодвинула стул. Из вежливости я согласился, но поспешил признаться, что танцор из меня неважный. Она сказала, что это не имеет значения. К собственному удивлению, на танцполе я смотрелся не так уж плохо.

К счастью, музыку играли довольно старомодную, а я, оказывается, не забыл, как танцуют вальс и тустеп. Танцуя, мы разговаривали, и новая знакомая поверяла мне удивительные факты своей биографии — видимо, чтобы расслабить меня.

Все шло чудесно. Еще до конца вечера Мельпо спросила, можно ли ей проводить меня до дома. У нее, видите ли, бессонница, из-за чего приходится полночи проводить на ногах. В результате она поехала со мной в мою помойку.

Прощаясь, чудесная леди спросила, не буду ли я возражать, если она заедет за мной как-нибудь вечерком, возьмет на прогулку, и мы поболтаем.

Мельпо всегда предварительно звонила, чтобы убедиться, что я не занят. Затем за мной заезжал ее шофер на лимузине. Иногда она приглашала меня на ужин — это всегда означало вечер в хорошем скромном ресторане. Ближе к концу она передавала мне под столом деньги, чтобы я мог оплатить счет. Переданная сумма всегда превосходила счет вдвое. Мы действительно любили болтать друг с другом: она чудесно рассказывала, и у нее всегда находилось множество тем для разговора. Мельпо объехала почти весь мир и чувствовала себя одинаково свободно как в Рио, так и в Лондоне, Париже, Нью-Йорке или Токио. Мы всегда говорили о книгах и местах — а две эти темы неисчерпаемы. За все время, что мы провели вместе, мне даже в голову не пришло поцеловать или приобнять новую подругу — я слишком ее боготворил.

Вначале ее удивило, что у меня нет машины.

— Как же вы перемещаетесь? — спросила она.

— Пешком, — ответил я.

Да еще как! Туда и обратно до города с целым мешком белья за плечами! Вверх к Голливуду и обратно в три или четыре утра! Только однажды меня подбросили до дома — один довольно известный режиссер, который тогда жил с Марлей Дитрих. Остальные, проезжая мимо, меня даже не замечали. Наверное, я казался им обычным бродягой.

Мельпо никогда не подавала виду, что знает о том, в какой нищете я пребываю, но однажды она позвонила и выдала целый монолог, смысл которого был таков: ей — такой богатой и обеспеченной — невыносимо видеть меня — одного из величайших писателей современности — в такой бедности. Она хотела сделать для меня меньшее, на что способна: обеспечить одеждой, машиной и небольшой суммой денег на счету в банке.

Разумеется, я был настолько тронут ее предложением, что лишился дара речи. Я умолял ничего не предпринимать и дать мне время подумать до утра. Той ночью мне приснился самый странный сон в моей жизни. Мне снилось, будто меня посетил Господь и сказал, что я могу не беспокоиться — он следит за мной и я больше никогда не буду в такой нужде. Одним словом, он пообещал, что у меня всегда будет все необходимое.

Впрочем, я не претендую на то, что он выразился именно так, просто передаю суть сна. В каком-то смысле Господь сказал мне гораздо больше, но писать об этом я не буду.

На следующее утро я проснулся в замешательстве и одновременно — в ликовании. Я позвонил Мельпо сразу после завтрака и пересказал ей сон:

— Я надеюсь, вы понимаете, что я не могу теперь принять ваше щедрое предложение. В любом случае мне ничего не нужно. У меня есть то, чего нет у других, и вы это знаете. Но я благодарен вам от всего сердца.

Вскоре после этого Мельпо пришлось уехать в Нью-Йорк к своему мужу. Через месяц я получил от нее письмо из Парижа. Затем я услышал о ней еще раз: кажется, она развелась и поселилась с каким-то мужчиной в окрестностях Парижа. Мы навсегда остались друзьями. Надеюсь, она все еще жива и прочтет то, что я о ней написал.

Как замечательно, думаю теперь, что я никогда не пытался заняться с ней сексом! Разве смогла бы она предложить мне больше, если бы предложила еще и свое тело? Если со мной в ту ночь действительно разговаривал Господь, то я абсолютно уверен, что это Мельпо его вдохновила, как бы странно это ни звучало.

Севасти

Вскоре после знакомства с Мельпо я попал в когти Севасти. Один мой приятель указал мне на нее в библиотеке, где она работала. Он добавил с таким видом, как будто это все решало:

— Она гречанка.

Да, Севасти была гречанкой, хотя родилась в Америке. Ее мама, приблизительно моего возраста, к тому же родилась 26 декабря, в один день со мной. Может быть, от этого я боялся ее матери еще больше. Свое знакомство с Севасти я начал с ошибки — неправильно произнес ее имя, поставив ударение на второй слог, тогда как правильно на первый.

Я по-прежнему жил в маленьком коттедже («Зеленом домике») в Беверли-глен, по-прежнему был беден как церковная мышь и, само собой, по-прежнему без машины — всюду ходил пешком.

Севасти жила тогда где-то в Беверли-Хиллс — в семи или восьми милях от меня. Я прилежно ухаживал за ней и всегда — на своих двоих. Это было нелегко — иногда я попадал домой только в четыре утра, усталый, с больными ногами, отвергнутый, как обычно.

Мы с ней устраивали потрясающие любовные сцены во дворе ее дома или на заднем дворе «Зеленого домика». После этих страстных сцен мы оставались без сил — хуже, чем после секса, которым мы, впрочем, не занимались, ибо Севасти была одержима идеей целомудрия. Она недавно развелась с молодым греком, который вел себя скорее как племенной жеребец, а не человеческое существо. К тому же она только что перенесла экстирпацию матки и смертельно боялась, что у нее вырастет борода.