В конце месяца объявилась хозяйка. Ничего неожиданного в ее визите не было, они заранее договорились, что Вера будет сама снимать показания счетчиков и высчитывать квартплату; Джен была только рада переложить хлопоты на чужие плечи, хоть и опасалась, что ради этого придется вставать в лютую рань: квартирные хозяева всего мира почему-то обожают улаживать дела чуть ли не на рассвете, исключений из этого правила она пока не встречала.

Так и вышло: Вере приспичило заявиться в девять утра и ни минутой позже. Как будто счетчики – это коровы, которых надо подоить к определенному сроку. Удивительно все-таки устроены люди, великие мастера усложнять жизнь себе и друг другу, думала Джен, открывая ей дверь.

Вера, надо сказать, выглядела не лучшим образом. Побледнела, осунулась, кажется, даже стала меньше ростом. И голову ей не мешало бы помыть. Ранние подъемы до добра не доводят, Джен это знала всегда.

Ладно, ее проблемы.

Впустила Веру в дом и сразу отправилась на кухню варить кофе – себе и гостье, если та пожелает. А если откажется, тем лучше, вторая чашка кофе еще никогда никому не вредила. Особенно таким пасмурным дождливым утром, человеку, не проспавшему и четырех часов.

Вера возилась со счетчиками довольно долго. Джен за это успела не только сварить и выпить кофе, но и трижды ее позвать. Наконец отправилась на поиски и обнаружила квартирную хозяйку в ванной. Вера стояла там, обняв новенький бойлер, как самое близкое в мире существо, и безутешно рыдала, уткнувшись носом в его блестящий белый бок.

– Неужели я использовала так много воды? – удивилась Джен. – Или газа? Странно. До сих пор мои расходы не доводили до слез даже меня саму.

Вера что-то неразборчиво пробормотала; Джен предпочла расшифровать ее реплику как «Все в порядке, я сейчас успокоюсь», – и развернулась было, чтобы выйти, но тут ее взгляд упал на ноги Веры. Вернее, на розовые тряпичные домашние туфли, в которые она была обута. По улице в таких обычно не ходят; впрочем, даже не в этом дело, мало ли в мире эксцентричных людей. А в том, что на улице сейчас проливной дождь, а Верины тапки совершенно сухие. И остальная одежда. И зонта у нее с собой не было, а то сейчас сушился бы в коридоре. А там ничего нет.

Это называется – сложи два и два. Давно могла бы догадаться. В твоем распоряжении было столько фактов, что даже непонятно, как тебе почти целый месяц удавалось закрывать на них глаза.

Джен вернулась в кухню, залпом выпила приготовленный для Веры и уже остывший кофе. От горечи в голове окончательно прояснилось. Лучше поздно, чем никогда.

Вышла на балкон, спряталась под навесом. Стояла там, глядела на мокрый цветущий каштан, курила, думала: вот оно, значит, как. Спрашивала себя: есть ли смысл говорить Вере, что я все поняла? Не проще ли оставить, как есть? Пусть себе ютятся напару в мансарде, какое мне дело? Их мистическая афера с недвижимостью накрылась медным тазом, а я знать ничего не знаю, у меня в кармане договор. На год. И в течение этого года они никого не напугают до полусмерти. И не облегчат карман на тысячу евро. Уже хорошо.

Но Джен прекрасно понимала, что оставить как есть уже не получится. Никакого удовольствия. Все тут теперь будет не то и не так.

Она сварила новую порцию кофе, а потом вернулась в ванную и твердо сказала все еще всхлипывающей в объятиях бойлера Вере:

– Успокойтесь, пожалуйста. Идемте, поговорим.

Вера отнеслась к ее предложению без особого энтузиазма. Но и возражать не стала. Угрюмо кивнула и отправилась в кухню, жалобно шмыгая покрасневшим от слез носом.

– Прежде всего, – сказала Джен, наливая ей кофе, – вы должны знать: я совсем не в восторге от вашей аферы. Но все равно считаю, что ваш муж прекрасный человек. Далеко не все люди готовы любой ценой заботиться о своих близких. А уж после смерти – вообще фантастика. Золотое сердце, таких почти нет.

На этом месте Вера снова разрыдалась, бурно, по-детски, хлюпая и подвывая. Да что ж ты с ней будешь делать. Так и до вечера можно без толку просидеть.

– Павлик очень переживал, что оставил меня без копейки, – сквозь слезы сказала Вера. – Все сбережения ушли на лечение за границей – после того, как выяснилось, что наши врачи не все могут. Заграничные, как выяснилось, тоже могут не все. Но надо было попробовать.

– Совершенно согласна, – кивнула Джен. – Обязательно надо. Я бы тоже предпочла остаться без гроша, но твердо знать, что сделала все возможное.

– У него была страховка, – продолжила Вера, – но ее едва хватило, чтобы раздать долги. Я собиралась продать квартиру и купить маленькую, где-нибудь на окраине, но тут вдруг выяснилось, что Павлик не… не совсем умер. И ему нужно оставаться в своем доме. Значит, нельзя продавать.

– На самом деле, – заметила Джен, – такой необходимости нет. Я почему так уверенно говорю – на собственном опыте знаю. То есть, не совсем на собственном, но…

– Понимаю, – кивнула Вера. – Павлик рассказал мне про вашу маму. Удивительная история. Как же нам с вами не повезло! Ой, извините…

– Да ладно, – усмехнулась Джен. – Это же правда. Фантастическое невезение. Такой отличный был у вас план: сдаете квартиру, берете залог, подписываете договор, довольные квартиранты справляют новоселье, часы бьют полночь, и тут является ваш супруг при полном параде. После такого представления любой нормальный человек съедет на следующий же день, куда угодно, хоть к друзьям, хоть в гостиницу, даже не вспомнив о залоге. А для тех, у кого слишком крепкие нервы, визит можно повторить. И еще раз – до победного конца. Счастье, если обошлось без инфарктов. Ваше, в первую очередь, счастье, потому что убивать людей ради залога это уже совсем перебор. Никакой загробной любовью такое свинство не оправдаешь.

– Нет, – поспешно сказала Вера, – инфарктов не было. Даже «Скорую» ни разу не пришлось вызывать. Мы выбирали жильцов покрепче.

– Вы что, на медосмотр их отправляли?

– Павлик мне подсказывал. Призраки умеют разглядеть людей со слабым здоровьем, которые к могиле поближе, чем остальные…

– Не все, – заметила Джен. – И не всегда. Я бы не советовала переоценивать их возможности. Но некоторые иногда кое-что действительно видят. Ладно. Хорошо, хоть так.

– Людям, у которых денег в обрез, мы тоже отказывали, – добавила Вера. – Это обычно сразу видно: одни, узнав о размере залога, спокойно соглашаются, а другие сразу начинают подсчитывать в уме, хватит им или нет.

– Очень великодушно, – невесело усмехнулась Джен. – Ладно, какое мне дело. В полицию с такой историей все равно не пойдешь, хотя, по-хорошему, следовало бы. Наделаете вы бед.

– И что теперь будет? – дрогнувшим голосом спросила Вера. – Что вы намерены предпринять?

– А что тут предпримешь? – пожала плечами Джен. – Не беспокойтесь, я съеду в ближайшее время. Я так понимаю, в мансарде вам очень уж тесно. Несколько дней потерпеть еще туда-сюда, но целый год…

– Там душа нет, – пожаловалась Вера. – И кухни. Но проблема даже не в этом. Просто Павлик в таком… необычном состоянии. Я к нему никак не привыкну. Вроде бы свой, родной, любит меня так сильно, что даже после смерти не бросил. Радоваться надо, что мы по-прежнему вместе. Но мне все равно тяжело. И этот невыносимый холод! И невозможно ему сказать…