Кортес ответил, что вовсе не претендует на лавры Александра Македонского, и готов отдать нам все, что имеет, но в настоящий момент иначе поступить нельзя, так как прежних врагов следует расположить к себе подарками и обещаниями, ведь их во много раз больше нас. Что, если они взбунтуются? Тем не менее Алонсо Авила не унимался, В конце концов Кортес отрезал:

— Кто не желает повиноваться, должен уйти! Испанские матери рождают много детей, и каждый испанский мальчонка — будущий солдат.

— Странное дело! — горячо возразил Авила. — Со временем из этих мальчишек почему-то получаются одни только генералы. Порой труднее достать солдат для генералов, чем генералов для солдат!

С тех пор между ними пробежала черная кошка, и Кортес при удобном случае отослал от себя Авилу — направил его в Испанию для вручения императору гардероба и сокровищ Мотекусумы, что, как известно, закончилось бедой. Корабль был атакован и захвачен французским корсаром Жаном Флорином.

Несколько дней мы отдыхали в Семпоале. Планы у Кортеса были широкие. Он намеревался послать одну экспедицию под командованием Хуана Веласкеса де Леона на завоевание страны Пануко, другую под началом Диего де Ордаса на реку Гуакасуалко, однако в самом начале июня в Семпоалу прибыли два тласкальца. За ними следом письмо Альварадо. Известие были потрясающее.

Теночтитлан восстал!

Струна лопнула. Кортес не мог скрыть негодование — с таким трудом усмиренная страна внезапно взбунтовалась. Был утерян контроль над всеми городами, лежавшими на пути в Теночтитлан, кроме Тласкалы. Никто, правда, не осмеливался оказать вооруженное сопротивление так неожиданно укрупнившемуся испанскому войску, спешащему в столицу на выручку Альварадо, но каково было дону Эрнандо видеть перед собой пустые улицы и площади. Его гордость была задета. Он похвалялся перед вновь обретенными подчиненными, что население будет встречать вас криками ликования, подношением многочисленных и богатых даров.

Не было ни толп народа, ни цветов, ни гирлянд, ни жирных, откормленных кур, ни фруктов и овощей. При приближении войска жители прятались и поселения казались вымершими. Каждая мера кукурузного зерна выдавалась с многочисленными проволочками, местные касики все поголовно сказывались больными и на время прохождения колонны исчезали из городов. В эти непростые дни Кортес столкнулся с новой серьезной проблемой — солдаты и офицеры, прибывшие с Нарваэсом, скорее напоминали банду отъявленных головорезов, чем регулярное войско. С большим трудом, с помощью плетей и других дисциплинарных взысканий Кортесу удалось удержать новобранцев от мародерства и грабежей. В такой сложной обстановке всякое насилие, всякая стычка с местными индейцами были смерти подобны, поэтому он не жалел солдат и после коротких привалов и недолгого ночного отдыха гнал и гнал их вперед. С ветеранами было проще — этим не надо было объяснять, что такое толпы озверевших индейских воинов, которые штурмовали дворец Ашайякатла. Последние сообщения, полученные в Тласкале, звучали более обнадеживающе. Или зловеще… Как посмотреть. После победы над Нарваэсом Мехико затаилось. По сведениям тласкальских лазутчиков, ацтеки прекратили штурм дворца, однако отряд Альварадо был взят в плотное кольцо блокады. Полностью прекратился подвоз продовольствия и доставка воды. Хвала Господу, что на территории дворцового комплекса один из солдат дона Педро обнаружил источник чистой и свежей воды. Находку сочли подлинным чудом, дон Эрнандо был склонен разделить это мнение, так как вода в озере Тескоко солоноватая и непригодная для питья. И вдруг на низком болотистом острове, на котором был выстроен Теночтитлан, забил родник!..

Известие об источнике стало единственным сообщением, которому можно было безусловно доверять. Все остальные новости противоречили друг другу, разобраться в них было попросту невозможно. Альварадо в своем послании ссылался на мифический заговор, который он, по примеру дона Эрнандо, решил предотвратить изрядным кровопусканием. Следом к Кортесу явились четверо ацтекских вельмож и со слезами на глазах просили строго наказать жестокого Тонатиу, который посмел устроить бойню в день самого главного праздника дня восхваления Уицилопочтли. Скоро в лагере появился гонец от Мотекухсомы, принесший устное сообщение, в котором тлатоани решительно открещивался от всякой связи с мятежниками, тем более от пособничества им.

Все они лукавили, и, даже объединив все сообщения, он никак не мог составить верную картину начавшегося бунта. Наконец дон Эрнандо — уж совсем неожиданно — получил письмо от донны Марины из Тлакопана, куда за день до того, как Кортес собрался выступить против Нарваэса, испанцы отправили всех женщин. Письмо было написано на испанском языке, с грубыми ошибками удивительно, как эта женщина сумела отыскать среди охранявших солдат грамотного человек? Воистину для неё не существовало преград!

Донна Марина писала, что ситуация сложилась критическая и единственной мерой, которая могла бы облегчить положение осажденных, явилось немедленное прибытие дона Эрнандо в Теночтитлан. Затем в письме, как гром с ясного небо, следовала фраза: «Как раз этого делать нельзя, потому что в этом случае все испанское войско окажется в окружении и так удачно начатое дело закончится крахом. Все мы гибнем из-за глупости и жадности Альварадо, который вполне оправдывает нашу ацтекскую пословицу. Вот как её можно перевести — велика фигура да дура. Я могу только надеяться на строгий и беспристрастный суд, которому ты подвергнешь это наше «солнышко»…

«Твой «сподвижник» и «ученик» Альварадо, — далее писала она, — решил воспользоваться твоим примером и преподнести ацтекам урок покорности в духе той меры, на которую мы были вынуждены пойти в Чолуле. Зачем? Какая в том была необходимость, если сами ацтеки почтительно просили у него разрешения провести воскурения в честь бога Уицилопочтли, которые они ежегодно устраивают на площади перед главным храмом. Альварадо разрешил, однако потребовал, чтобы все представители благородных семейств явились на площадь безоружными. Также он решительно запретил всякие человеческие жертвоприношения.

Кто спорит, меры были разумными, однако в тот момент, когда несколько сотен молодых, богато одетых мужчин под звуки труб и удары священного барабана принялись водить ритуальный хоровод, испанцы, затесавшиеся в их ряды, пустили в ход шпаги и кинжалы. Один из свидетелей, добравшийся до Тлакопана, рассказал, что кровь текла ручьями, словно вода в сильный ливень.

Солдаты срывали с трупов золотые украшения. Одним словом, началось то, что может быть названо двумя словами — повальный грабеж! После этого Альварадо смеет утверждать, что предотвратил заговор? Это в тот момент, когда император этой страны был у нас в руках?!»

Далее в письме были такие строки:

«Милый, я верю, у тебя хватит мужества бросить нас на произвол судьбы. Мы будем сражать до последнего, меня они никогда не положат на жертвенный камень. Никто из этих мерзких идолопоклонников не прикоснется к моей коже, которую ты так любил гладить. Это несказанное наслаждение быть с тобой. Я всегда буду вспоминать тебя и проклинать потерявшего разум Альварадо».