— Именно, — согласился Крис. — Тем более что нас здесь не пятьсот, а всего одиннадцать. А ставки… — он оглянулся на сидящего за отдельным столом Кларка с сопровождением. — Короче, надо очень крепко думать.

— Ну, пошли, подумаем, — согласился, вставая Алекс. — Все уже вроде поели.

— Генерал Ярузельский, — сказал Майкл, — пробыл на своем президентском посту чуть больше года.

Он опустил чашку с кофе на стол и посмотрел на Криса.

— Его избрали летом, а уже в следующем декабре, мягко говоря, попросили уйти. Так что здесь может быть не одна мораль.

Рассаживались долго. Сначала все заняли свои, ставшие привычными места, затем Джоан сказала, что ей отчего-то слишком мешает яркое солнце, и попросила Кевина с ней поменяться. Кевин, как истинный джентльмен, согласился, но не успел он пересесть, как Пол вскочил и начал перебирать свободные стулья в поисках «чего-нибудь нескрипучего». Вся троица наблюдателей со снисходительным интересом следила за этими манипуляциями из своего угла. Эд, как обычно, записывал. Наконец все были готовы.

— Приступим, — провозгласил Крис, привычно взваливая на себя обязанности ведущего. — Джоан, ты готова к роли Фемиды?

— Почту за честь, — изящно склонила голову Джоан. — Если, разумеется, никто другой не хочет.

Все было, как несколько дней назад. Весело шуршали бумажки под рукой Джоан, добродушно ехидничал Пол, вставлял свои прямолинейные четкие комментарии Алекс. Солнце щедро поливало выступающих, и одна за другой светившиеся золотистым сиянием фигуры выходили и говорили о том, чего они хотят — или не хотят — добиться.

Впрочем, при ближайшем рассмотрении сходство с прошлым тончало, а затем и вовсе улетучивалось. Несколько дней назад Алан редко отводил взгляд от выступающих, разве что для того, чтобы посмотреть в сторону Джоан. А сегодня он больше изучал покачивающиеся лодки за окном, чем говоривших перед ним людей. На Джоан же он не смотрел вовсе. Что же до Джоан, то она хотя и продолжала являть собой самое чарующее зрелище, но иногда на ее лице появлялось непреклонное жесткое выражение.

Росс три дня назад никогда не упускал случая задать вопрос или высказать свое мнение. Теперь же он только молча улыбался, странно поводя головой и изредка оглаживая волосы. А порой улыбка стекала с его лица, словно толстый слой грима с лица коверного после продолжительного выступления. И тогда выступали под ней усталость и равнодушие. Брендон в первые дни совсем не хмурился, а теперь глядел по большей части недоверчиво. Кевин же непривычно часто кивал, как бы одобряя каждое второе слово и изредка поглядывая на невозмутимую Стеллу. Да и сам Крис, сохранив свою оживленную непосредственность, что-то однозначно растерял за эти дни. Нет-нет да и проглядывала в его словах и жестах какая-то натужность, словно хотелось ему сказать: «Ладно, вы бывайте, а я пойду». Но ничего такого он не говорил, и выступления текли.

Собственно, ни выступать, ни, тем более, слушать никому особо не хотелось. Это стало ясно еще вчера, там, на причале. «Все уже друг друга знаем, как облупленные, — сказал тогда Брендон. — Только время зря терять». «Или хотя бы о деле говорить, — прибавил Пол. — Кого теперь это все волнует?» «О деле пока нельзя», — возразила Джоан. «Замаскируем. Лучше, чем день впустую тратить»… «Успеем еще»… Спор даже не успел толком разгореться когда Майкл произнес одну фразу, которая до сих пор незримо витала над ними. «Они могут признать результаты недействительными, если заподозрят, что мы знаем». Так что речи текли. Более того, для того чтобы не вызывать излишних подозрений, Стелла попросила Пола и Майкла проголосовать. «Ну, кто вообще поверит, что вы добровольно отказались, не зная, о чем речь?» — сказала она. И они согласились.

Согласились… Стелла с удовлетворением слушала рассказы. Отчего-то создавалось впечатление, что полное душевное спокойствие за эти дни сумели сохранить только Роберт и она сама. И, разумеется, Майкл. Он, его, видимо, сохраняет всегда и везде, совершенно независимо от обстоятельств. А остальные, похоже, не сумели… Хотя винить их сложно — поди, сумей при таких ставках. Все теперь видится в другом свете. Даже слова Барнетта об «определенных планах». Только теперь понятно, о каких планах шла речь. И от таких планов действительно может пойти кругом даже самая трезвая голова. Почему же это не затрагивает нас? А потому, дорогие мои, что со вчерашнего дня, с той самой проселочной дороги, по которой мы шли час, пока не встретили попутку, у нас есть еще кое-какие планы. Иногда бывают вещи поважнее, чем попытка залезть на пьедестал. Так что вы говорите. А мы будем ждать… Два дня подождать — это совсем несложно. Особенно когда есть ради чего.

Вот вышел Кевин. Молодец, хорошее самообладание. Пока сидел, справлялся посредственно, а сейчас ничего, на высоте. На лице — благородство и порядочность. Не то член парламента, не то академик. Типаж, короче. Никто и не поверит, что ты вчера нес. Как слезы по лицу размазывал там, на веранде. Крепился вначале, новые подробности рассказывал, играл в оскорбленную добродетель. Однако на предложение позвать Роберта отреагировал почему-то неадекватно. Скис, обмяк и нашел в себе силы только на невнятную просьбу простить и понять. Прощать тебя — это не наше дело, скорее уж, Майклово. Понимать же — и так все понятно. А вот услышать новую версию происшедшего было забавно. Оказывается, да, виновен в обмане, виновен в поклепе. И все вину, все тяжесть на себя принимает (можно подумать, кто-нибудь предлагал ее с ним разделить). Но дело в том, что на работе все так плохо, так плохо… И курс этот — последний, случайный, в общем-то, шанс. Не он должен был сюда ехать, заменили в последний момент, копают под него страшно… Но если бы знал, о чем здесь на самом деле речь идет, ни за что, совсем ни за что не поступил бы так. Да что там поступил — не подумал бы даже об этом. И на все он теперь готов — на публичное признание, на публичное покаяние. Даже на разговор с Майклом.

Что с такого возьмешь? Слизняк, да и только. Нет, не мог он индикатор испортить. Гадить по мелочам, нашептывать — это пожалуйста. А своими руками что-то сломать — вряд ли. Не тот уровень. А теперь говорит, выступает, разворачивает картины. До чего же все-таки мало можно верить словам и внешности. По-хорошему, вообще нельзя. Внешность — случай, слова — искусство. Правильно Роберт вчера сказал: «Я верю одним делам. И то не всем, а только последовательным…» А хорошо все-таки, что был этот вечер в лесу. Один всего вечер, а многое теперь видится яснее. А то и совсем по-другому. Может, именно поэтому Кевин так и смог уйти вчера без каких-либо требований о покаянии. Что уж там каяться…

Это какое у нас уже по счету выступление? Брендон, Пол, я, перерыв, Кевин… Четвертое. Скоро обедать пойдем. Все давай, пора тебе закругляться. Так, еще один жест, еще пара красивых фраз, одухотворенный вид под занавес… Молодец, за пятнадцать минут закончил. Хвалю.

— Обрати внимание на Кларка, — шепнул Роберт, когда после обеда все вернулись в конференц-зал. — Для абсолютно нейтрального наблюдателя он что-то слишком переживает.

Стелла осторожно посмотрела вправо. Благообразный лик, в самом деле, нес на себе легкую, но непривычную тень озабоченности.