— А почему именно у подбирал? — спросил Нильс.

Артур развел руками.

— Понятия не имею. У Хоффмана не спрашивают почему. Может быть, из-за того, что Эдвард и Панама-Бенгтссон слегка повздорили…

— О чем?

— О чем-то обыденном… Количество ящиков, или процент разбавки алкоголя, я точно не знаю. Последнее, конечно, вряд ли, поскольку наш продукт всегда был высшего качества. Но такие, как Панама-Бенгтссон, всегда недовольны. Хоффман об этом знал, а он не любил ссоры. Наверное, хотел подвести Бенгтссона под обвинение в убийстве. И одновременно избавиться от Эдварда, ставшего в тягость… А еще ему удалось запугать меня и доктора, что его, конечно, развлекло.

— И вы сделали, как он сказал?

Артур изумленно посмотрел на Нильса.

— Конечно! Против Хоффмана не пойдешь. Мы засунули тело Эдварда в рубку и поплыли к городу, затем вверх по течению Севеона к поселению подбирал. Заглушили мотор и последний отрезок пути толкали лодку багром. Остановились в зарослях ивы. Была ночь, но сквозь ветви мы видели слабый свет огней из поселка и слышали плач младенца. Я порадовался плачу, поскольку из-за него собаки нас не слышали. Мы вытащили Эдварда из рубки. Доктор впал в истерику и верещал: «Кидай его, кидай, быстро, быстро!» Но мне хотелось как-то с ним попрощаться. Я достал шарф и попытался прикрыть его ужасную рану. Он же был моим другом…

Голос прервался. Артур закрыл лицо руками, его плечи вздрагивали.

— Это был кошмар, — простонал он, — что-то немыслимое… Я только потом все осознал. Мне пришлось быть хладнокровным, иначе я не справился бы. Я позаботился и о том, чтобы ощупать его карманы — нет ли там бумажника или чего-то еще, что помогло бы легко его опознать, — но Хоффман уже побеспокоился об этом. Доктор продолжал бубнить свое «кидай его, кидай его». И мы его выкинули. Младенец в поселке подбирал все еще кричал, но собаки услышали всплеск и начали лаять. Я завел мотор и уплыл как можно быстрее, хотя было темно.

— Но кровь, которую мы нашли на катере, была не Эдварда, ведь так? — спросил Нурдфельд. — Она была более свежей.

Артур, стиснув зубы, кивнул.

— На следующее утро я тщательно отмыл его кровь. А та, что вы обнаружили, принадлежит женщине по имени Катрин. Раньше она была женщиной Хоффмана, и он с ней очень плохо обращался… Впрочем, так он обращался со всеми женщинами. Принуждал их к сожительству, бил… Когда Мэрта сбежала, он захотел снова получить Катрин, хотя и отдал ее в жены одному из карантинных охранников. Когда она об этом узнала, то сказала своему мужу, что сделает что угодно, лишь бы снова не быть женщиной Хоффмана. При случае она собиралась использовать крысиный яд Сабины…

Артур замолчал, глядя перед собой пустыми глазами. Нурдфельд и Нильс ждали. Затем он глубоко вздохнул и продолжил:

— На днях ночью в мой дом постучали. Открыв, я увидел Хоффмана. На его рубашке и руках была кровь. Он сказал, что я должен разбудить охранника Модина и что мы должны пойти в квартиру Хоффмана в доме шефа. Мы с Модином пошли туда — и обнаружили на полу Катрин в луже крови. Хоффман рассказал, что она пыталась его отравить. Нам он приказал забрать труп и избавиться от него. Завернув тело в покрывало с кровати, мы перенесли его на катер. Она была… — Артур сглотнул, — очень жестоко замучена. Я знал Катрин всю жизнь, но не был с ней так близок, как с Эдвардом. И все же избавиться от нее было намного тяжелее. Я не мог сохранять спокойствие. С Эдвардом я словно впал в сон; теперь же все было реальностью. И когда я увидел Катрин, то и случившееся с Эдвардом стало реальным. Внезапно я вспомнил каждую секунду, когда его спускали в лодочный ангар и когда мы выбрасывали его за борт у селения подбирал. Я был просто вне себя. Едва смог завести мотор. Модде дал мне пару пощечин и приказал взять себя в руки. Я проплыл немного в море и выбросил ее за борт, совсем недалеко от Бронсхольмена и без груза. Лодку я не помыл. Когда приплыл в город на следующий день, на причале меня ждали полицейские. Я почувствовал облегчение, когда они меня схватили.

Он засмеялся и покачал головой.

— Да, звучит странно, но это так. Было таким облегчением узнать, что Катрин нашли и предадут земле… А когда мне сказали, что Хоффман мертв, я заплакал от радости. Я сижу под арестом — а чувствую себя свободным.

* * *

— Бедный парень, — произнес Нильс, когда Артура увели в камеру на другом конце двора. — Надеюсь, он сможет сохранить деньги у себя на счете, чтобы начать новую жизнь, когда отсидит срок.

— Да, если этот счет вообще существует… На этого доктора я не стал бы полагаться, — заметил Нурдфельд. — Надо его немедленно брать, пока он не сбежал. У нас есть свободная камера?.. Иначе придется подсадить его в обезьянник к другим подонкам.

Он взял свое пальто, а Нильс зашел в свой кабинет.

— Надеюсь, он не в курсе нашей вчерашней облавы на Бронсхольмене, — крикнул Нурдфельд сквозь открытую дверь.

— Не думаю, — ответил Нильс, появившись на пороге в пальто и шляпе. — На острове нет телефона. Артур и моторная лодка — единственные связующие нити между жителями острова и миром, а они в наших руках. У них есть, конечно, старые рыбацкие лодки, но, я думаю, они останутся на своих местах еще какое-то время.

— Те, на острове, совершенно растерялись без своего главаря. Мечутся, как муравьи, когда расшевелили их муравейник, — пробормотал Нурдфельд. — Ну, пошли…

Доктор Кронборг мыл руки над раковиной. Когда Нильс и комиссар Нурдфельд зашли в приемную, он увидел их в зеркале.

— Доктор, я сказала им подождать! — возмущенно крикнула медсестра.

— Спасибо, сестра. Я займусь этими господами, — произнес доктор, не прерывая свои гигиенические действия.

Нурдфельд встал за ним.

— Ну что, руки уже чистые, доктор?.. Отлично. Нам надо поговорить.

Кронборг посмотрел на него в зеркало. Вид у него был недовольный, но он хранил спокойствие, словно Нурдфельд был обычным пациентом, пожаловавшимся на такие нудные симптомы, как чесотка, дрожь или газы. Затем начал оттирать ногти маленькой щеточкой под струей воды. Наконец он заговорил, и его голос прозвучал преувеличенно четко, будто доктор отдавал важный приказ:

— У вас, комиссар, какие-то особо грубые манеры. Я охотно помогаю вашему расследованию чем могу; мне кажется, я это уже продемонстрировал. Но правила хорошего тона предполагают звонить и договариваться о визите. — Он встряхнул кистями, стряхивая воду. — Вы не можете вламываться вот так в мою приемную. Я собираюсь пожаловаться на ваше поведение начальнику полиции.

Он в последний раз осмотрел ногти и стал тщательно вытирать руки отглаженным льняным полотенцем.

— Разумеется, — согласился Нурдфельд. — Возможно, начальник полиции зайдет к вам в камеру поздороваться, если у него найдется для этого время. Но, к сожалению, мне кажется, что вам придется удовольствоваться нами. Вы арестованы, доктор.