– Это еще что за новости, Фроггетт?

– Мне… я не знал, что они… умеют писать, сэр, – судорожно сглотнув, промямлил дворецкий.

Камердинер тем временем объявил:

– Джин Биттон, младшая прачка, фунт шестнадцать шиллингов и три пенса.

Джин было не до улыбок. Она хорошо помнила, о чем предупреждал Дэйви: если ее выгонят, у нее одна дорога – назад в приют. И все же она расписалась: «Джин Биттон» – это имя ей дали в шесть месяцев, когда приют взял ее под опеку.

Мужчины молча ждали появления последней работницы прачечной, ведь двое из них точно знали, кто являлся возмутителем спокойствия. У дворецкого не было на этот счет никаких сомнений. До хозяина тоже дошел слух о чтении стихов на Рождество. Кроме того, вспоминался ему случай, когда входившая в библиотеку девочка высмеяла произношение его младших сына и дочери, чем привела их в бешенство. За это они подвесили ее к раме в прачечной. Это даже стало причиной раскола в семье, сохранившегося до настоящего времени.

Энтони Джордж Галлмингтон считал себя человеком с легким характером и без претензий. Он полагал, что от жизни ему нужно совсем немного: изысканно поесть и выпить хорошего вина, удовлетворить голос плоти и, конечно, от души поездить верхом. Чтобы в доме и имении поддерживался должный порядок, он платил многочисленным слугам. Боже! Ему приходилось раскошеливаться. Только сегодня утром он выложил кругленькую сумму, выдавая жалованье. А сколько еще денег уходило на одежду и обувь прислуги. Да еще они объедали его и баловались его вином. Да, да, мистер Энтони был не настолько глуп, чтобы этого не замечать.

Однако пока слуги знали свое место, он на многое закрывал глаза. Он не считал себя набожным, тем более таким фанатиком, как жена, но верил в то, что Господь предназначил людям определенный порядок жизни. Низшим классам следовало выполнять физическую работу, а разум им требовался лишь для того, чтобы добиться в труде наилучшего результата. И никаких лишних мыслей. Как только человек учился читать и писать, сразу начинались неприятности.

Доказательством могла служить его семья, хотя это не касалось его собственных детей. Стивен к наукам не тянулся. У Пола особой страсти к учению не замечалось. Только Лоуренс предпочитал книгу лошади. Такое не к лицу джентльмену, конечно, если он не стремился стать таким помешанным на книгах чудаком, как хозяин Мур-Хауса.

В эту минуту результат такого помешательства на науках собственной персоной направлялся к нему. «Сколько ей может быть лет? На вид шестнадцать или чуть больше, высокая, миловидная. Через пару лет она вырастет в настоящую красавицу, и фигура прекрасная. Была бы она помудрее, то могла бы распорядиться своими достоинствами с большей пользой. Хотя едва ли у нее хватит на это сообразительности. К сожалению, она почувствовала силу ученья; свидетельство тому: три подписи уже стоявшие под столбиком крестов. Боже! Энтони чувствовал поднимавшуюся волну гнева. Такие, как она, вызывают волнения и беспорядки. Будь она мужчиной, неизвестно, как далеко бы ее занесло. Даже теперь она стала причиной многих неприятностей. «Довольно. Пора положить этому конец!»

– Бриджит Милликан… – объявил камердинер. Тут он запнулся, видимо, следующую за именем должность он узнал впервые. – Челнок в прачечной, – выговорил наконец он. – Один фунт, шесть шиллингов.

Энтони Галлмингтон отсчитал положенную сумму, отдал деньги дворецкому, который толкнул их по столу к Бидди и суровым голосом произнес:

– Подписывай!

Бидди по очереди посмотрела на мужчин и расписалась. Много времени у нее это не заняло: она еще прибавила к подписи завитушку. Когда девушка поблагодарила хозяина, тот сурово спросил:

– Кто дал тебе право учить моих слуг?

Бидди Милликан из горняцкого поселка пролепетала бы, краснея и бледнея: «Что… что вы, сэр, не понимаю вас, сэр». Но Бриджит Милликан, которую учил сам Персиваль Миллер, ответила громко и четко:

– Сэр, я не знала, что для этого нужно чье-то разрешение. Мы занимались в свое свободное время.

– Ты знала, что это запрещено.

– Нет, сэр, не знала.

– Так вот, мисс. Позвольте вам объявить, что это запрещено. Ты здесь, чтобы работать. Тебя наняли на определенную должность. Работа – это все, что от тебя требуется. Если бы я хотел, чтобы моя прислуга училась, то отдал бы распоряжение на этот счет. Теперь ясно?

– Да, сэр. – В ее больших карих глазах не было и намека на страх. Где-то в глубине их таился невысказанных вопрос.

В какой-то момент Энтони захотелось, как до этого его младшим детям, отомстить. «Да кто она такая, эта девчонка? Что она о себе воображает? Как смеет так смело держаться? До чего же мы докатились?» – кипя от возмущения, думал он.

– Позовите ко мне экономку, – сверкнул он глазами на дворецкого. – А ты подожди за дверью, – приказал мистер Энтони.

Внешне Бидди казалась спокойной, но внутри у нее все дрожало, к горлу подкатывалась тошнота. В холле ощущалось тревожное волнение. Еле слышно перешептывались слуги, поглядывая наверх. Мимо Бидди в библиотеку прошли дворецкий с экономкой. Если до этого у нее и оставались какие-то сомнения, то выражения их лиц подтвердили: надежды остаться на работе у нее нет.

Как только они вошли в библиотеку, хозяин принялся кричать. Затем, не прекращая ругаться, вышел в холл, сопровождаемый дворецким и экономкой. В этот момент два лакея сошли в холл с креслом мадам Галлмингтон и опустили его на пол.

Старая дама любила, чтобы в хорошую погоду ее покатали по парку. День выдался очень подходящим для прогулки: ясным и безветренным. Разговор на повышенных тонах сразу привлек ее внимание.

– Что здесь происходит? – властно остановила она проходившего мимо сына.

– Что происходит? – запальчиво повторил Энтони. – Мне бросают вызов в собственном доме. – Он указал на стоявшую с опущенной головой Бидди. – Эта особа учительствовала у меня под носом. Четыре красотки из прачечной подписались вместо крестов полными именами. Сколько у нас слуг, мама? Скажи мне, умел ли кто-либо из них читать или писать? Ах, да… Фултон. – Он махнул в сторону экономки. – Она умеет расписываться и считать. И то, потому что ей это необходимо по должности. Что же касается остальных…

– Успокойся. – Диана пристально посмотрела на сына. Затем отдала распоряжение Джесси Хобсон: – Отвези меня в гостиную.

Джесси послушно вкатила кресло в гостиную и собиралась уйти, когда появилась Грейс Галлмингтон.

Она была одета для прогулки в платье из синей тафты с пышной юбкой и кремовой кружевной накидке. Высокая соломенная шляпка кремового цвета, украшенная искусственными цветами, должна была бы увеличить рост, но, к сожалению, создавала обратный эффект. Грейс Галлмингтон выглядела разряженной куклой, однако голос ее не напоминал голос куклы.

– О чем идет речь, позвольте спросить? – проговорила она требовательным тоном.

– Позволю, – резко бросил мистер Галлмингтон. – Если бы вы, мадам, присматривали за прислугой как положено, не произошло бы сегодняшнего безобразия, и не было бы того досадного инцидента три месяца назад. У вас, мадам, нет ни малейшего представления, как воспитывать детей и смотреть за домом. Если бы вы меньше увлекались молитвами, дела в доме шли бы гораздо лучше. Ничего подобного при моей матери не случалось. Разве не так, мама? – Лицо его стало багровым.