— Нет, не нужно. Мне теперь ничего не нужно. Как человек, который все потерял… Мне незачем жить дальше…

— Не говори так. Ты не должен так говорить…

— Я знаю, но ничего не могу с собой поделать. — Баро обвел комнату мокрыми от слез глазами. — Как же так?! Кармелита, дочка… Как же так!!! Пойми! Мне незачем больше жить.

— Что ты? Нельзя же так. Я не смогу жить без тебя.

— Прости, Земфира. Я от горя совсем дурной стал. И забыл о тебе. Прости.

— Нет. Это я должна просить у тебя прощение. За то, что солгала тебе. Прости, если сможешь!

— Это все прошло. Проехала кибитка. Я сам во многом виноват. Часто не слушал, что ты мне говорила. Слишком хотел иметь наследника и даже не представлял, какая это для тебя болезненная тема.

— Нет. В этом не ты виноват. Я сама обещала подарить тебе наследника, первая заговорила о нем. Вселила в тебя надежду…

— Что ж, тут каяться можно бесконечно. Мы должны простить друг друга, и забыть об этом. Слышишь, за стеной галдят дети Розауры. Понимаешь… Теперь у нас с тобой есть много наследников. И неважно, что в их жилах течет не наша кровь. Главное, чтобы они считали нас своими родителями.

— Вспомни представление. Они уже признали нас. Они оказались мудрее нас, Баро.

— Пойдем к детям.

— Пошли.

Земфира была рада хотя бы тому, что Баро вышел из комнаты.

* * *

И вот наконец настал тот долгожданный момент, когда Астахову позвонили и сказали:

— Николай Андреевич? Приходите. Мы вас ждем, результаты экспертизы готовы.

— А что там, что? Скажите?

— Приезжайте. Тут все узнаете.

— Где? К кому? У кого?

— Приходите. В кабинет к Ефрему Сергеевичу Солодовникову. Знаете такого?

— Да, конечно.

Астахов ворвался в кабинет следователя. И, едва поздоровавшись с ним, сразу спросил:

— Что вам удалось выяснить о пожаре?

— Многое, — честно ответил Ефрем Сергеевич. — Вы присаживайтесь.

Николай Андреевич заставил сесть себя в кресло.

— Что значит «многое»? Говорите же.

— Господин Астахов, давайте немного успокоимся. Я понимаю все ваши чувства и все же…

— Да, да, конечно.

— Так я продолжу. Во-первых, мы абсолютно уверены, что это не просто пожар. Конюшню подожгли.

— Зачем? Ради чего? Это же глупо, бессмысленно?

— Не совсем так. Конюшню могли поджечь с целью убийства.

— Кармелиты?!

— Это еще нужно выяснять, кого хотели убить.

— То есть останки погибшей…

— Да. В пожаре погибла не ваша дочь, а совсем другая женщина.

Астахов схватился за сердце.

— Дайте мне воды, пожалуйста.

Следователь протянул Астахову полный стакан:

— Пожалуйста, возьмите.

Астахов жадно выпил всю воду одним глотком.

— Я знал это. Я не верил, что Кармелита погибла.

— Откуда вы могли это знать? — въедливо спросил Ефрем Сергеевич. — Ведь все были уверены, что погибла именно она.

На глазах Астахова появились слезы. Но он очень быстро взял себя в руки.

— Не знаю, как это объяснить. Может, отцовское сердце подсказало… Кстати, а как вы это установили?

— Это оказалось довольно просто. Мы запросили медицинскую карту, и не пришлось даже проводить специальную экспертизу: погибшая женщина была значительно выше вашей дочери.

— Но где же тогда Кармелита?

— Вот, меня этот вопрос сейчас тоже больше всего интересует. Где ваша дочь? Это во-первых. Во-вторых, кто та несчастная неизвестная женщина, погибшая в конюшне? И третье, есть ли между этими двумя гражданками какая-то связь?

— Я не знаю ответов на эти вопросы.

— И никто не знает. Но пока мы их не получим, успокаиваться рано. Так что, я думаю, нам стоит прокатиться.

— Куда?

— В Зубчановку. К господину Зарецкому.

* * *

Антон очень надеялся на то, что Форс в последнее время сильно оживился, а потому может подолгу уезжать из дома. Со стороны трудно было сказать, что именно произошло в жизни адвоката, но явно чувствовался впрыск хорошей дозы адреналина. Вот и сейчас, подойдя к дому, Антон увидел, как Леонид Вячеславович садится в свою машину, лихо разворачивается и уезжает в неизвестном направлении. Судя по походке, на дело. Он давно уже заметил, каждый раз, когда появлялся новый заказ, в Форсовой походке появлялась какая-то особая, показушная энергичность.

Что ж, хозяин дома ушел, теперь можно приняться и за обыск. Главное — войти в дом так, чтобы никто ничего особенного не заподозрил. Не вызвал милицию. А в самом деле — что такого. В конце концов, Антон был женихом трагически погибшей художницы, отцом ее ребенка. Почему бы ему не зайти в дом Светы. Вот ведь у него и ключ остался. Он тут долго жил на правах жениха, даже ремонт делал. Столько сил на него положил — ужас.

Так, подбадривая себя, Антон открыл дверь, вошел в квартиру, не подозревая ничего этакого. Прикрыл дверь и принялся за поиски. Увы, самая смелая и благоприятная гипотеза оказалась неверной — на журнальном столике диктофона с кассетой не оказалось. Придется порыскать подольше. Антон решил начать с буфета.

Но не успел он пересмотреть и половины ящичков, как хлопнула входная дверь. Черт возьми, Форс вернулся!

— Леонид Вячеславович, это вы? — спросил он домашним голосом. Как само собой разумеющееся. Мол, тесть вернулся, а зять просто пришел забрать кой-какие свои забытые в прошлый приезд вещи.

Но ему никто не ответил. В комнату молча вошли два крепких милиционера и, нещадно заломив руки, уволокли Антона в пэпээсный «газик».

* * *

Собираясь к сыну, Тамара заранее продумала, что будет ему говорить. Она начнет жаловаться на Игоря. Антон, как обычно, возмутится, начнет кричать: «Все, хватит! Я вообще о нем слышать не хочу! Тут в Зубчановке пожар был. Это ты виновата!»

После этого Тамара сделает большие глаза. Пожар? Какой пожар? В чем я виновата? Кармелита погибла? Боже мой, какой ужас! Несчастная девочка. Но я тут при чем? Таинственные разговоры по телефону? Ой, сыночек. Твоя мама — старая дура. Ты только не смейся, но, кажется, Игорь начал похаживать налево. И твоя мать за последние деньги наняла детектива. Так что разговаривала мамочка именно с ним, с детективом. А в театр приходила-уходила не Кармелита… Кстати, а что, она тоже была? Ой, извини, я и не заметила. Так вот я следила совсем за другой девкой, подозреваемой в связях с Игорем…

В общем, версия была насколько безбашенной, настолько и достоверной. Но, войдя в котельную (второпях Антон забыл закрыть дверь), Тамара застыла, как вкопанная. На диванчике спала вечная, неубиенная, неопалимая Кармелита.