Инна пододвигается, протягивает руки, чтобы помочь мне с галстуком, но я отодвигаю ее и показываю взглядом на наручные часы. У нас еще один совместный выход в свет, и на этот раз все будет очень серьезно, потому что там будет «Хороший человек». В маске мецената. Ну а что? В наше время стало модно отмываться от старых грехов мылом благотворительности.

Мы приезжаем в большой выставочный центр, снятый со всеми потрохами на вечер и всю ночь, и мне приходится еще раз напомнить себе, что нужно улыбаться и держать лицо даже когда Инна обвивается вокруг моего локтя с видом кобры, созревшей для укуса любой женщины в радиусе поражения. Хоть на этот счет у нас тоже был уговор, на когда такие мелочи останавливали ревнивую женщину?

Но даже в моем плане, который рассчитан по минутам, появляется огромная брешь.

Семейство Лариных в полном сборе прямо на крыльце, куда я иду, едва переставляя ноги.

С Инной, которая шипит мне в плечо:

— Я уничтожу вас обоих, если хотя бы заподозрю, что ты подышал в ее сторону.

Мне хочется взять ее за плечи и трясти до тех пор, пока не увижу проблески человечности в ее глазах. Ну или хотя бы намек на трезвость ума, потому что все, что Инна делает в последнее время — это откровенно провоцирует меня. Возможно, в этом тоже есть резон: если я сорвусь и даже просто дам ей успокоительную пощечину, она всегда может превратить это в домашнее насилие, издевательство, побои с отягощающими обстоятельствами (или как там правильно?) и все, что угодно, чтобы выставить меня тираном.

После ее выходки с визитом в мою квартиру я уже ничему не удивляюсь.

И все равно, даже сейчас, когда Инна исчерпала весь лимит моего терпения, что-то во мне ковыряет и шепчет: мужик, ты сам виноват. Нечего было трахать девочку до развода.

Нечего. Только в тридцать пять уже как-то глубоко срать на принципы и правила, и кажется, что в этот раз точно обойдется.

Мы с Инной поднимаемся - и так получается, что чтобы пройти дальше в зал, нам нужно пройти мимо Лариных. Свернуть некуда, но даже если было бы... Несмотря на то, что отец Одувана обещал меня кастрировать, я не могу не протянуть ему руки, даже заранее зная, что он скорее плюнет в нее, чем пожмет.

Впервые в жизни у меня ком в глотке. Но приходится взять себя в руки, нарочно встать так, чтобы своим же плечом отгородиться от Сони и, протянув ладонь, поздороваться:

— Добрый вечер, Иван Дмитриевич.

Его жена берет Соню за руку, словно маленькую, и не проронив ни звука, уводит в зал. Я все это вижу боковым зрением, и мне едва хватает терпения и выдержки не послать все на хер, схватить свою малолетку на плечо и свалить в закат. Переехать куда-то в Тулу, устроиться на госслужбу и трескать пряники с чаем.

Интересно, а я буду ей нужен без бабла? Если не смогу дать то, к чему она привыкла? Это я вырос на «Дошираке» и черном хлебе, а она вряд ли знает, что еда в холодильнике появляется не потому что где-то выпал дождь из лобстеров.

— Ван дер Мейер, - произносит Ларин и выразительно сует руки в карманы брюк. — Хорошего вечера.

Это лучше, чем я ожидал. Мог бы сломать мне нос. Хотя у нас впереди длинный напряженный вечер в одном замкнутом пространстве, и чем все закончится не предсказал бы даже Нострадамус.

В зал мы с Инной заходим первыми. Я сразу же хватаю за плечо официанта с напитками и почти не морщась опрокидываю в себя порцию хорошего виски. Вся ирония благотворительных вечеров лежит на поверхности: напитки и еда здесь стоят в два раза больше, чем все эти богатенькие Буратино бросят в котел общего доброго дела.

Пока Инна висит на мне, напрашиваясь на внимание объективов всех телекамер, я пытаюсь найти взглядом Соню. И даже каким-то образом нахожу момент, чтобы отправить ей сообщение: «Нужно поговорить, где ты?»

Конечно, она на него не ответит.

Она снова вбила в голову какую-то идиотскую хрень о моем примирении, спасении брака и воссоединении. Как будто мы пару ночей назад не трахались, как кролики, решив на сто жизней вперед, что должны быть вместе.

Ладно, Денис, ты взрослее, опытнее и умнее.

И как мужик должен решить проблемы с бабами.

— Денис, дорогой, - Хороший человек появляется в тот момент, когда мой телефон сигналит о новом сообщении.

Я пожимаю руку, даю себя приобнять и хлопаю его по плечу. И все это — под объективы камер. О том, что Денис Ван дер Мейер ведет дела с «этим человеком» завтра будут трубить все новости. В мире заочно чистого бизнеса такими знакомствами лучше не светить. Но у всего сегодня есть своя цель и последствия.

— Если продолжишь в том же духе, то у всех этих писателей жопой, - он, словно свою собственность, обводит зал широким жестом, - будет повод сделать тебя алкоголиком.

— Да по хрену, - отвечаю я и, разворачивая Инну к нему лицом, представляю: - Это Инна — моя жена.

У Хорошего человека есть одна особенность.

Люди его профессии — назовем это так — умеют вселять страх всем, кто слабее них. Так что Инна даже не произносит ничего внятного и сразу пытается прижаться ко мне, как только новый знакомый берет ее руку и нарочно с пафосом чмокает ладонь.

— Значит, вот кто будет заниматься делами фонда? — Он скалится, потому что в принципе не умеет улыбаться так, чтобы это выглядело дружелюбно.

Инна снова надавливает на меня бедром, но я, буквально всучив ее в руки Хорошему человеку, откланиваюсь:

— По-моему вам есть, о чем поговорить.

— Денис! — Моя будущая бывшая так выразительно орет мне вслед, что я едва успеваю отодвинуть приставленный к моему лицу объектив камеры дотошного журналюги.

Нужно найти Соню.

Сделать это, увы, не так просто, как захотеть. Потому что, если женщина хочет стать неуловимой и невидимой, она это сделает. А Соня, судя по ее игнорированию моих сообщений, уже успела снова напридумать всякой ерунды. Все же она еще такой ребенок. Хоть и с фигурой, от которой у меня закипают мозги. И моим ребенком в животе.

Блин, я буду отцом!

Провожу ладонью по роже, чтобы убедиться, что улыбаюсь, как счастливый баран перед красивыми воротами, и вспоминаю, что за всей этой неразберихой забыл о сообщении. Конечно, оно от Сони. В ответ на мой вопрос, просто улыбающийся смайлик. Это как понимать? Я недостоин даже пары слов? Посыла на хер?

Сжимаю челюсти, желаю себе терпения и, стараясь не слишком пихаться локтями, прохожу дальше по залу в ту сторону, где царит полумрак и есть какая-то дверь. Если на улицу или веранду, то моя беглянка точно прячется там.

Дверь действительно ведет в маленький внутренний двор. На улице холодно - и первая мысль, которая приходит мне в голову, когда замечаю Одувана в кругу тусклого света под фонарем — обязательно всыпать ей за эту дурость!

— Ты что?.. — невнятно мычит она, пока я грубо и чуть не матерясь, заворачиваю ее в свой пиджак и даже застегиваю пару пуговиц, практически лишая ее возможности шевелить руками.