Так и крутился Вася в его немолодом уже, прямо скажем, возрасте. Дома – ребёнку месяца ещё нет. На работе – форс-мажор на форс-мажоре, административный клиническим погоняет. В лаборатории центрифугу вдребезги ночью разнесло. Кровь по стенам, пробирки в толчёное стекло, санитарка в офтальмологию госпитализирована. Не то чтобы из ряда вон событие, но и тут главврач – первый. А капля уже, ей-ей, последняя. Для любого другого. Вася и тут спокойствие сумел сохранить. Как его не сохранить, если утром в гинекологию такое привезли, что никто, кроме него, и не пойдёт. Никто, кроме него, потом не отмоется, если что. Остерман же настолько в белом – на самом деле, а не фигурально, – что с него и тут, если что, как с гладкого гуся вода. Так что и на мобильный не всегда ответишь. В операционную же его не возьмёшь. На разносе в министерстве отключать принято. Потом – снова операционная. А он, оказывается, в министерство его и не брал. Смене на стол кинул, перед тем как уехать. Люся прорывается, как ненормальная. Людмила Ивановна просто так звонить не приучена. Она понимает, что Вася – главный врач блатного родильного дома, доктор наук, доцент кафедры – ему просто так звонить нельзя. Ну, не мог он час назад ответить. Никак не мог. Но акушерке крикнул, чтобы перезвонила ей, Люсе. Не отвечает. И жена не отвечает. Размылся Вася к чертям собачьим, начмеда вместо себя за стол воткнул – и домой полетел. Как во сне над бездной – стремительно. И надо же – ни пробок, ни гаишников. Мистика, да и только…

Машину даже во двор не стал загонять. Охотничий рефлекс сработал – если с пространством что-то не так, нужно действовать осторожно. Быстро, бесшумно и осторожно. Проверить. Оценить…

Выскочил у ворот – и во двор. Быстро.

К дому. Ещё быстрее. На тонкой струне готовности. Стремительно и бесшумно. Как кошка. Большая кошка на охоте. Как будто сам животным стал. Нет, ему, конечно, были знакомы похожие состояния. Он же всё-таки акушер-гинеколог с колоссальным опытом. Оперирующий. И охотник. Хоть и не часто, но с малых лет практикующий. А колоссальный опыт рано или поздно развивается в интуицию. Как развивают мускулатуру регулярные упражнения, как чувство настороженности развивается со временем в предвидение. Но тут было совсем другое. Не предвидение. Тут сейчас уже была опасность. Угроза. Животу. То есть – жизни. Не Васиной конкретной, а жизни вообще. Как форме существования белковых тел. Жизни как таковой. Жизни как лёгкому парению и мягкому нырянию…

Поэтому двигаться надо было стремительно. Но бесшумно.

Не как кошка. Но как тень кошки.

Дверь была не заперта. В холле на полу лежала Люся. Точнее, её тело. Полностью окровавленное. Под телом лужа. Рядом на полу – нож. Здоровенный кухонный нож для разделки мяса, прикупленный третьей Васиной женой в порыве налаживания быта. Острый. Очень дорогой. Это Вася запомнил. Не потому, что Вася когда-то считал деньги на такую мелочь, как кухонные ножи, пусть сто раз дорогие. Его больше интересовала закупка скальпелей для операционных. А потому, что молодая жена хвасталась, вот, мол, какой прекрасный нож. Целый набор ножей. Её матери за всю жизнь на такие не накопить. А она, вот пожалуйста, уже может себе позволить. Потому что её мать – неудачница. Ничего не сумела в этой жизни. А вот она – всё сумеет. И уже может покупать такие дорогущие ножи. Вася ещё тогда сказал, мол, в чём проблема-то? Давай купим такие же ножи и продадим твоей матери за рубль, потому что дарить нельзя. И если молодой тёще для счастья нужны такие ножи, то Васе это только приятно – продать ей за рубль такие вот острые дорогие… Она же, третья, ему орала, что он не понимает… Действительно, не понимал. Если какие-то дурацкие ножи могут дать человеку почувствовать себя чуть более удачливым, немного и ненадолго счастливым, тем более если человек этот – твоя мать, то почему бы и нет?..

Такие вот моторные глупости мелькают в голове за считаные доли секунды… И в голове ли?.. Ты успеваешь воспринять и проанализировать всё… Да и анализом это не назвать. Это интуиция. Но на уровне знания. Нет, не разговоры об этом, не воспоминания и ощущения. Нет. Это как дважды два в любом состоянии сознания. Состояние сознания… То есть пока оно есть, это сознание, – у него есть состояние. И вот в этом любом состоянии сознания – дважды два четыре. А когда сознания уже нет – остаётся одно состояние. Внутри которого ты знаешь всё – и про ножи, и про то, что Люся уже тю-тю, уплыла – щупать пульс уже не надо. И не потому, что столько вытекшей крови. И не потому, что кровь уже так характерно подрагивает, застывая. А потому, что у смерти в состоянии твоего нынешнего животного бессознания – особенный запах. Ни пульсация сосудов тебе ни к чему, ни… Кот и ястреб всегда знают, жива ли полевая мышь или уже нет. Они смерть мыши не по отсутствию пульсации сосудов констатируют. Они мышь в глубоком анабиозе от мёртвой отличат на раз. Без фонендоскопа, тонометра и зеркальца. И без времени свёртываемости крови. Потому что у животных – безвременье…

Вася Остерман стал животным. Собранным, гибким, бесстрашным. Осознающим свою силу. И принявшим своё бессилье. Нет Васи Остермана. Решает и действует не он. Точнее, не решает. Но действует в решении.

Бесшумно проскочил в кладовку, тихо достал карабин, зарядил. И, крадучись, быстро отправился на какофонию звуков. Она и раньше была, как только он вошёл в этот изменённый мир и сам изменился. Но раньше не было необходимости на звуки ориентироваться. Прежде – оружие. И только теперь – концентрация на звук.

Там, наверху, младенческий плач смешался с женским визгом и кошачьими воплями. Плач беспокойства с визгом боли, болезни и злобы и воплем мужественного бесстрашного воина. Только Вася в эти неопределяемые интервалы времени – сверхкороткие? растянутые в бесконечность? – всё это не так слышал. Бог и Дьявол борются за Человека? Дьявол – падший Ангел. Кто виноват в падении? В падении никто и никогда не виноват, кроме гравитации и неумения летать. Или поломки двигателя… И кто сейчас сохраняет способность мыслить и шутить? Бог? Человек? Животное? Или шизофрения?..

Дверь в спальню была распахнута настежь. В звуках больше не было необходимости. Пришло время концентрации на движениях всех участников действия изменённого, поломанного мира…

Вася всего лишь увидел то, что уже знал.

И он просто выстрелил. Не окликнул. Не позвал. Не заорал. Не стал размахивать руками и совершать лишних движений. Если разъярённый секач или не вовремя проснувшийся медведь в слишком опасной близости – стреляй на поражение. Вася был опытным охотником. И животным, защищающим свой помёт. И другом, спасающим друга от смерти. Просто вместо когтей и зубов у Васи был карабин. У Васьки были только зубы и когти. И пара ножевых ранений в брюшную полость и паренхиматозные органы. А у дочери не было ничего, кроме беспомощности и призрачной недосягаемости, обеспечиваемой обессиленным смертельно раненным Васькой. Ещё немного и…

И Вася просто выстрелил в сердце её сбесившейся матери.

Молча и быстро прицелился. Выдохнул. Замер. И выстрелил. В тот единственный безопасный для остальных «коридор».

Сперва позвонил ветеринару.