– Он всегда в боевой готовности, – снисходительно засмеялась она.

Чарльз посмотрел на них, тяжело дыша, и отправился к окну, где было больше света. В тишине слышалось только тиканье часов.

– Все в порядке? – спросила Эрика.

– Да, – ответил он, положив коробочку на стол.

Мосс открыла папку, достала из нее предварительно заполненное заявление и положила перед миссис Фрятт.

– Проверьте, что мы верно указали ваш адрес и имя, и подпишите, – сказала она.

Миссис Фрятт взяла со стола ручку, просмотрела текст и поставила внизу подпись.

Поверх этой формы Эрика положила отсканированные документы Эльзы Нойбуков. Взгляд миссис Фрятт надолго застыл на светло-коричневой фотографии и свастике Третьего рейха. Пораженная, она подняла взгляд на Эрику, на Мосс и перевела глаза на Чарльза, который тоже стоял разинув рот. Она откинулась назад и закрыла рот трясущейся рукой.

– Мы нашли эти документы в рамке на стене в комнате Мариссы. Они были вклеены между двух листов бумаги. А кроме этого там было вот что, – рядом с немецкими документами Эрика выложила на стол копию австрийского паспорта Эльзы Бекер. Далее она достала копию свидетельства о браке Эльзы Бекер и Арнольда Фрятта. – Как видите, у нас есть документы на имя Эльзы Нойбуков, Эльзы Бекер и Эльзы Фрятт. И все это вы.

– Это абсурд, – заявила миссис Фрятт. Лицо у нее побелело, руки тряслись. Она взяла в руки скан немецкого удостоверения личности. – Это не оригинал. Какая-то дурная шутка. Марисса была той еще вруньей, а на компьютере сейчас все что хочешь можно сделать…

– Как видите, на обороте написан номер телефона, – обратила ее внимание Эрика. – Мать Мариссы подтвердила, что это ее почерк. Этот номер принадлежит доктору наук Арнольду Шмидту. Он живет в Гамбурге и занимается расследованиями преступлений нацистов.

Чарльз прислонился к стене у двери. Он побледнел, и ему явно было дурно.

– Чарльз, вам лучше сесть, – сказала Эрика. Он подошел к дивану и сел на дальнем краю от матери. – Доктор Шмидт ничего не знал про вас, миссис Фрятт, зато Марисса знала. Либо же она нашла эти документы, и в голове у нее сложилась простая схема. За несколько недель до Рождества она позвонила ему и задала ряд туманных вопросов. По ее легенде, она прочитала статью в таблоиде, что так называемые охотники за нацистами предлагают вознаграждение в обмен на информацию о людях, которые работали в концлагерях во время войны. Он сказал ей, что размер вознаграждения – две тысячи евро. Скорее всего, Марисса поняла, что сможет заработать гораздо больше, шантажируя вас.

– Все ложь! – зашипела Эльза. – Маленькая сучка, она все придумала. Где оригиналы? Скажите мне, где?

Мосс снова открыла папку и передала Эрике лист бумаги.

– Миссис Фрятт, или, скорее, Эльза Нойбуков? Эльза, вы работали в Австрии в концлагере Маутхаузен-Гузен.

– Ложь! Австрия никогда не хотела участвовать в войне. Нас присоединили к Третьему Рейху. У людей не было выбора, мы просто стали частью Германии по прихоти политиков.

– Доктор Шмидт очень быстро поднял для нас исторические документы по этому лагерю. Вы там работали, Эльза, – настаивала Эрика.

– Не обращайтесь ко мне так, – вскричала она, закрывая уши ладонями.

– Вы участвовали в массовом уничтожении людей на основании их расовой принадлежности. Людей использовали для рабского труда, экспериментов, их пытали.

Эльза хлопнула ладонью по столу.

– Вы думаете, мы несли ответственность за это? Вы считаете, австрийские граждане хотели этого? У нас не было выбора! – закричала она, сверкая глазами.

– Маутхаузен был одним из крупнейших концлагерей в подконтрольной Германии части Европы.

– Не надо меня тут истории учить! – кричала Эльза.

Чарльз просто тупо смотрел на лежащие на столе документы.

– Пленников в лагерях Маутхаузен-Гузен заставляли работать на производстве оружия, добывать камень на каменоломне. Условия были ужасными. Что именно вы делали? По документам, вы работали охранником, но это очень широкое понятие. В ваши обязанности входил надсмотр над пленными, так? Переводить их с места на место, следить за дисциплиной и порядком, обеспечивать выполнение приказов. А чьи это были приказы? Гитлера и Третьего Рейха. Приказы сформировать Европу под их арийские идеалы. Вы считаете себя принадлежащей к высшей расе? А что вы скажете обо мне, Эльза? Я славянка, а во времена Третьего Рейха мы считались низшей расой, недолюдьми.

– Это уже слишком, – вмешался Чарльз. – Моя мать – в преклонных годах, посмотрите на нее.

– Слишком? – завелась Эрика. – Просто потому, что она в годах, мы должны забыть? А может, меня унесло в политику? Или я навязываю вам свои либеральные ценности? – Чарльз качал головой. – Меня просто тошнит от точки зрения, что все, связанное с Холокостом и концлагерями, со временем теряет актуальность. Массовое уничтожение миллионов людей по расовому признаку или цвету кожи – такое никогда не должно быть ни забыто, ни оправдано. Это и сегодня продолжается. Ваша мать и сегодня виновата в той же самой мере, что и много лет назад.

Эрика посмотрела на Эльзу, на ее шикарный дом и одежду, на бриллиантовые серьги в открытой коробочке около чашек.

– Доктор Шмидт, доктор Шмидт, – заговорила Эльза. – Сколько ему лет?

– Я не знаю.

– Ему примерно столько же, сколько мне? – спросила она, стукнув себя по груди.

– Он не на пенсии. Ему меньше шестидесяти.

– Тогда откуда он имеет хоть какое-то понятие о том, что тогда происходило? – выпалила Эльза.

– Вы были охранником в концлагере, Эльза. Это не летний лагерь, – сказала Мосс.

– Потому что, если бы я не согласилась работать, меня бы саму упекли в этот лагерь! – упорствовала Эльза. – Немецкие солдаты обходили фермы, стучали в двери. У нас была ферма. Отец был одним из лучших в округе, и они пришли и потребовали, чтобы вся молодежь шла работать в лагерь. Они сказали, что если мы не придем, то все наши семьи сами окажутся там. Вы же не понимаете, что это было, вы не жили тогда, вы не прожили мой опыт!

– Но вы прожили и смотрели, как сотни и тысячи людей умирают, – сказала Эрика.

– У вас есть семья? – резко спросила Эльза.

– Нет.

– У вас? – показала она на Мосс.

– Да.

– Дети?

– У меня есть маленький сын.

– Значит, если бы немцы постучались к вам в дом и сказали, что, если вы не пойдете работать в лагерь, вашего сына сожгут в газовой камере, что бы вы сделали?

– Я бы сопротивлялась. Я бы билась за сына, билась бы с ними, – Мосс раскраснелась, и у нее затряслись руки.

– Все такие высокоморальные, пока не доходит до дела!

Эрика еле сдерживалась, чтобы не ударить ее по лицу. Скосив взгляд, она видела, что и Мосс сдерживает тот же порыв.