— Что же, я так и пойду, мокрой? — Девушка сбросила с себя одежду, ничуть не стесняясь своего обнаженного тела, да и, честно говоря, тут нечего было стесняться. Длинные стройные ноги, плоский живот, грудь… может быть, не очень большая, но…

Радимир восхищенно замер.

— Я красивая? — Юкинджа потянулась с хищной грацией дикой лесной кошки. Растрепавшиеся волосы ее упали на грудь. — Кажется, я слышала на том берегу ржание…

Она подошла к самой воде, словно не чувствуя холода ночи. Чуть склонилась, посмотрев на свое отражение, и ощутила на своих бедрах ласковые мужские руки. Юкинджа не сопротивлялась…

Девушка оказалась девственной. Радимир, захлебываясь, шептал ей какие-то слова и рычал от наслаждения, сжимая тонкий девичий стан.

А вокруг, уже совсем рядом, ржали печенежские кони.

— Это мой жених! — поднялась из травы Юкинджа, нагая и прекрасная, словно богиня.

Так Радимир и оказался у печенегов. Поначалу жил под негласным присмотром — чтоб не убежал — и хотел бы подать о себе весточку, да никак было. Потом махнул рукой — решил действовать через одного из часто бывавших в Итиле печенегов — Сармака, тот обещал помочь, да, видно, забыл или не захотел, себе на уме был.

Всё это Радимир и поведал друзьям, уже не чаявшим встретить его живым.

— А вообще, я благодарю богов, что так получилось, — закончив рассказ, улыбнулся он. — Никогда не думал, что когда-нибудь встречу такую женщину, как моя жена Юкинджа. Красивую, умную, смелую и, между прочим, любимую сестру князя Хуслая.

— Да, я думаю, и ты здесь не последний воин, — усмехнулся Хельги.

— Да уж, не последний, — расхохотался Радимир. Но погрустнел, узнав об исчезновении Снорри. Замолчал, задумался. Потом вышел из юрты. Помочь не обещал, но всем было ясно — кривич сделает всё, что может, и даже больше.

Под бой бубнов и одобрительные крики, разбегаясь, прыгали через костры печенежские юноши, боролись, швыряли в цель копья, а из-за дальних кустов, из-за веж и повозок с любопытством наблюдали за ними восхищенные девичьи глаза.

— Сармак исчез, — сообщил Радимир после окончания праздничного пира. — И когда появится — неизвестно. И раньше так бывало — он не из рода Хуслая, приблудный, вообще здесь никому не родственник. Но ты не печалься, ярл, что можно было, я узнал. Сармак, по поручению князя Хуслая, занимался продажей трофеев в Итиле, ну и заодно собирал слухи и разные сведения. Короче — соглядатай. Так вот, у него есть какие-то знакомые в бане, что напротив иудейского храма.

— Баня ребе Исаака.

— Ну да. Там ты, скорее всего, и отыщешь Сармака… Мои люди тайно проведут тебя и твоих людей в город. А если тебе вдруг понадобятся храбрые, хорошо обученные воины…

— Благодарю тебя, Радимир. — Хельги наклонил голову. — Где мы будем спать?

— Вот твой шатер, ярл. — Кривич показал рукой на небольшую — белую, с узорами — юрту у самого перелеска. — Там никто не побеспокоит твой сон, кроме… — Он загадочно улыбнулся.

В юрте было тепло, даже жарко — пол был устелен войлоком, плетеными циновками и звериными шкурами, вокруг очага из круглых камней горели бронзовые светильники на высоких ножках. Рядом с очагом, на низеньком столике, стояли глиняный кувшин и две кружки, а напротив него, на застеленном мягкими шкурами возвышении, сидела молодая девушка и деловито протирала войлоком красивое золотое блюдо. Смуглое тело девушки было полностью обнажено, если не считать узенького узорчатого пояска на бедрах.

— Я — Джайна. — Увидев вошедшего ярла, девушка низко поклонилась, отложив в сторону блюдо.

Ничуть не удивленный — у многих народов были Похожие обычаи, — Хельги, сбросив плащ, уселся рядом.

— Ложись, мой господин. — Джайна расправила шкуры, подложила под голову ярла войлочный валик, обшитый желтым шелком. — Давай свой меч… Я положу его здесь, рядом. Снимай пояс… Дай я сниму твою обувь.

Ловкие пальчики девушки быстро развязывали тесемки… Хельги и не заметил, как оказался полностью раздет, а Джайна, поворошив в очаге угли, уселась верхом на его бедра. Смуглая, тоненькая, словно весенний цветок. Тонкая шея, круглое, вполне симпатичное личико, черные, чуть вытянутые к вискам глаза, маленькая, почти плоская, грудь с твердыми коричневыми сосками. Ласково улыбнувшись ярлу, девушка провела ладонями по своему животу и бедрам, затем сильно сжала соски, изогнулась…

— Возьми же меня, мой господин, — тихо попросила она.

Хельги не стал отказывать. Нельзя обижать хозяев, да и девушка была ничего себе…

Утром, выйдя из юрты, он спустился к небольшому ручью, умыться. В низине, вдоль ручья, струился туман, а у самой воды, на камнях, стоял на коленях Никифор и молился.

— Боже, прости мне ночной грех, — глядя в низкое небо, шепотом просил Никифор. — Знай, я это сделал не прелюбодеяния ради, а лишь для того, чтобы не обидеть хозяев, они хорошие люди, хоть и язычники.

Усмехнувшись, ярл тихонько нагнулся и бросил в ручей перед Никифором небольшой круглый камень…

В бане, что напротив синагоги, как обычно, было полно народу. В наполненной теплом зале стоял гул — посетители разговаривали, бранились, некоторые, несмотря на запрет кагана, азартно играли в кости. Обсуждали самое значимое событие последнего времени — смерть каган-бека Завулона, погибшего, как говорили, от заговоренной стрелы.

На том, что стрела была заговоренной, сходились все рассказчики, а вот что касается того — кем, тут мнения расходились. Одни говорили о каких-то недовольных тарханах, другие о печенегах, третьи… третьи намекали, что вряд ли, мол, здесь обошлось без самого кагана. В общем, слухи ходили самые разные, и все они живо обсуждались как в отдельных кабинетах с бочками и девочками, так и в парной и бассейнах.

Занявший крайнюю кабинку Хельги еле дождался прихода Черного Мехмета. Однако на просьбу позвать Войшу тот лишь виновато пожал плечами. Мальчишки не было уже дня три. Исчез, словно провалился сквозь землю. Может, был убит печенегами во время налета. Хозяин, толстый ребе Исаак, впрочем, подозревал, что Войша воспользовался смутой и бежал, прихватив что-нибудь из его добра. По этой причине в бане, по велению хозяина, был устроен самый тщательный обыск. Исаака интересовало: что же именно мог украсть у него Войша? Однако недостачи ни в чем обнаружено не было, зато в подвале нашли тайник с тюками заморского сукна. Откуда они там взялись и кто хозяин, слуги не признавались, спихивая все грехи на пропавшего Войшу, и надо сказать, ничуть не покривили душой.

Конфисковав найденное сукно, ребе Исаак успокоился и спал в эту ночь особенно крепко, не зная, конечно, какими словами костерят его (а заодно и его матушку, и отца, и всех ближайших родственников) банщик Черный Мехмет и молодой вьюнош Езекия, племянник и доверенное лицо купца Ибузира бен Кубрата.

— Вообще, не дело это — на чужой товар лапу налагать, — встретившись с Черным Мехметом зло говорил Езекия. — Надо на него Сармака натравить с печенегами!