Его рана, по нашим понятиям, была пустяковой. Пуля пробила мягкие ткани, не задев кость, и вышла наружу. Что это его так колбасит? Это я только подумал, но спрашивать не стал. Сам расскажет, если посчитает нужным.

— Не переживай, — утешал я Пеху. — Через месяц будешь солнце делать на турнике. А к девушкам можешь идти уже через неделю. Для жарких объятий такое ранение не помеха.

— Я не о ране переживаю, — мрачно сказал Пеха и перевел взгляд на бутылку виски. — Плесни в стакан…

Я налил почти полный. Мне было понятно его желание снять стресс. Пеха схватил стакан здоровой рукой и жадно выпил до дна.

— Закуси… — Я пододвинул к нему хлеб и тарелку с немудреной снедью — порезанный плавленый сырок и несколько кусочков изрядно засохшей колбасы, — но Пеха отмахнулся.

— Не надо, — сказал он и полез в карман за куревом.

Я дал ему прикурить, и он задымил, задумчиво глядя в окно. Мне показалось, что Пеха избегает смотреть мне в глаза, и это обстоятельство меня насторожило. Что это с ним?

— Сука я, Алекс… — глухим, надтреснутым голосом вдруг сказал Пеха. — Самая распоследняя, подзаборная.

— О чем ты?

— А все о том — о жизни. Я ведь тебя должен был завалить.

— Не понял…

— Что тут непонятного? Мне сулили за твою голову большие бабки. Заказали тебя, Алекс.

— Стоп, стоп… Так это о тебе пошел слух, будто бы в городе появился какой-то крутой снайпер и что он скоро придет по мою душу?

— Какой из меня снайпер? Стреляю я неплохо, но и только. А снайпер — да, прибыл. Краем уха слышал. Однако кто он и что за птица, понятия не имею. И не факт, что его командировали в наш город по твою душу. Ведь я был на подхвате.

— Рассказывай, — потребовал я, наливаясь праведным гневом.

Кому в этой жизни можно доверять?! Лучший друг, на которого я всегда, в любой ситуации надеялся как на самого себя, оказался наемным убийцей.

— Приехал я в город, — начал Пеха, — и первое время не вылезал из кабаков. Отдыхал душевно от проклятой Африки. И надо же мне было встретить там того самого военкома, который спровадил меня к «диким гусям»! Он хорошо меня подпоил, а потом сказал, что сведет с человеком, который может предложить денежную работу, притом здесь, дома. Я и повелся…

Пеха горестно скривился, будто сигаретный дым попал ему в глаза, и продолжил:

— Только теперь я понимаю, что не зря военком оказался в том ресторане, где я гужевал. В очередной раз он купил меня, как дешевого фраера. Ясное дело, по пьяни я согласился на его предложение, и он тут же представил меня одному человеку, который не сказал мне даже своего имени. Короче говоря, это был посредник, как я уже потом понял. Пока мы базарили, военком по-тихому слинял — шкура! — а я, дурачина, согласился выполнить заказ, который показался мне детской игрой.

— И что это был за заказ?

— Ты… Нет, тогда не было и речи, чтобы тебя замочить! Просто мне нужно было провести с тобой вечер — хорошо надраться и бакланить так, чтобы ты, кроме меня, никого и ничего не слышал.

— Это был тот вечер, когда убили Африкана…

— Да. Прости меня, Алекс! Тварь я распоследняя! Или дай мне ствол, и я пущу себе пулю в лобешник!

— Кончай тут мне трагедию изображать! Тоже мне Шекспир… твою мать! Как ты мог?!

— Ну не знал я, не знал, что Африкана замочат! Мне об этом не говорили. Сказали только, что нужно обшмонать квартиру наверху. Бабки хорошие дали…

— Пеха, я не узнаю тебя… Ты ведь в армии таким не был. Что с тобой случилось? Да и врешь ты все. Тебе тогда было совершенно безразлично, грохнут Африкана или нет. Главное — деньги.

— Да! Потому что без денег в этой стране ты никто! Раньше и работа была, и квартиры давали, и в отпуск можно было съездить почти бесплатно, по путевке профсоюза. С голоду никто не умирал и по помойкам не шарились. Банд не было! А сейчас десятки тысяч беспризорных пацанов на вокзалах да в бомжовских ночлежках приюта ищут. Такой беспредел не наблюдался даже после войны. Разрушенная страна последние копейки отдавала, чтобы приютить и пригреть сирот. Зато нонешняя «элита» телок по Куршевелям возит да винишко лакает по десять тысяч зеленью за бутылку. Где справедливость?!

— И ты нашел ее, став цепным псом у бандитов…

— Не стал я цепным псом! За что и пулю схлопотал.

Пеха снова закурил и на некоторое время умолк, уставившись в пол.

— Ты говори, говори дальше, — поторопил я, едва сдерживаясь, чтобы не дать ему в ухо, несмотря на ранение.

— А что говорить? Когда я понял, что влип и тебя едва не подставил, то сразу же слинял из города. Ну, побегал немного и вернулся. Думал, что все уже затихло. Ан нет, меня сразу нашли и выдали новое задание. Большие деньги посулили. Аванс щедрый хотели дать. Но когда посредник сказал, что мне нужно сделать, то я едва его не убил. Здоровущий бык оказался… Но все равно я хорошо его отмочкал. С тем и ушел — мы разговаривали на какой-то хате в Брехаловке. Между прочим, я к тебе шел, чтобы рассказать… Однако меня перехватили. Наверное, посредник позвонил куда нужно. Уж не знаю, что там у меня внутри сработало, наверное, военный инстинкт. В меня стреляли из машины, но в последний момент я резко отклонился в сторону, и пуля вместо груди попала в руку. А затем я сиганул через забор — и ходу. За мной пытались гнаться, но я знаю Брехаловку как свои пять пальцев. Поэтому и остался жив.

— На когда была назначена акция?

— По звонку. Мне должны были сообщить и доставить оружие.

— Понятно… — Тут я вспомнил, что получил сутки на размышления.

Ничего не скажешь, серьезные люди. У них слово с делом не расходится. И какой вывод можно из этого сделать? А то, что на этот раз нужно их опередить. До этого я все время попадал на разбор шапок, меня постоянно опережали, но теперь надо что-то придумать и предпринять, дабы отбить охоту у некоторых штатских изображать из себя вершителей человеческих судеб.

— Ты полежи, Пеха, тебе нужно отдохнуть и успокоиться, а я должен хорошо покумекать.

— Алекс, ты… ты простишь меня?

Пеха смотрел на меня с таким видом, будто вот-вот расплачется.

— Куда тебя, троглодита, денешь? Все, проехали. Впредь будь осторожней с выбором работодателей.

— Спасибо тебе… друг! Ты же знаешь, я искуплю…

— Вот только этого не нужно! Ты ничего мне не должен. У тебя есть долг лишь перед своей совестью. Вот с ней и разберись. Все, все, тебе пора на горшок и в постель!

Пеха покорно побрел в спальню. А я сел в свое любимое кресло и задумался. Можно ли верить Пехе? Трудно сказать. Не исключено, что это просто ловкий ход, чтобы втереться ко мне в полное доверие. Но с другой стороны, зачем такие сложности? Пеха мог и без этого «театра» с ранением преспокойно пустить мне пулю в лоб, когда я сплю. Или во время дружеской беседы.