— Я еду, — ответила Элина.

— Поднять сходни! Отдать швартовы! — гаркнул капитан.

Между бортом и причалом стала шириться полоса воды; заскрипели снасти, захлопали паруса, ловя ветер, город стал поворачиваться и уходить за корму. Элина все еще всматривалась в очертания порта, надеясь увидеть своих товарищей; и лишь когда судно вышло из бухты в открытое море, она ушла в свою каюту.

Поначалу плавание протекало благополучно. Дул ровный попутный ветер; море было спокойно, хотя, конечно, без небольшой волны не обходилось. За свою предыдущую жизнь Элина лишь однажды совершала морское путешествие — ей было тогда лет пять, и король, в чьей армии служил тогда ее отец, решил перебросить свой экспедиционный корпус морем. Тем не менее, морская болезнь, истязавшая половину пассажиров, Элину не тронула — благодаря регулярным тренировкам, куда входили различные прыжки, развороты и сальто, у нее был тренированный вестибулярный аппарат. Постепенно и пассажиры стали привыкать к качке и выбираться на палубу не только для того, чтобы согнуться над бортом в приступе рвоты. Поскольку плавание предстояло долгое, в скором времени все перезнакомились друг с другом, хотя некоторым требовалась для этого помощь других попутчиков в качестве переводчиков.

Пассажиров было немного — всего дюжина, не считая Элины (а команда судна состояла из восемнадцати человек). Большинство составляли подручные купцов средней руки, не имевших собственных кораблей — эти люди сопровождали груз или, напротив, возвращались из деловой поездки. Четверо были переселенцами, отправившимися на восток в поисках лучшей жизни: худой неразговорчивый мужчина без двух пальцев на левой руке и семья из трех человек — муж, жена и их восьмилетний сын. Ребенок, толстый некрасивый мальчик, был изрядным плаксой и изводил родителей и других пассажиров своими гнусавыми громогласными жалобами; Элина с первой же минуты почувствовала к нему глубокое отвращение. Наконец, последним пассажиром был молодой человек, ехавший к своей невесте, с которой не виделся несколько лет. Всех остальных людей на свете он, похоже, рассматривал в качестве слушателей его патетических разглагольствований о своей возлюбленной. Он был еще большим бедствием, чем ребенок; за несколько дней он успел всем, включая матросов, прожжужать уши рассказами о том, как они вместе играли в детстве, как целовались и давали клятвы верности в отрочестве, как жестокая судьба забросила их семьи «на разные края света» — ее в Дулпур, его в Эль-Хасар (между «краями света» не было и трех тысяч миль), и, разумеется, какими неземными достоинствами обладает его идеал. В «Эрварде» он особо рассчитывал найти благодарного слушателя — тем паче что нашелся юго-западный диалект, который понимали они оба — но был жестоко отшит.

— Ваша девушка, должно быть, давно замужем за кем-нибудь более здравомыслящим, но если она и впрямь ждет вас, то мне ее искренне жаль, — сказала Элина.

— Вы просто еще не знаете, что такое любовь! — воскликнул тот тоном не столько обиженным, сколько покровительственным.

— Даже если бы я не знал, что любовь — это величайшая глупость на свете, мне достаточно было бы взглянуть на вас, чтобы в этом убедиться, — отрезала графиня. Больше пылкий влюбленный с ней не разговаривал. Ему, однако, удалось-таки заполучить внимательного слушателя в лице матери плаксивого ребенка — усталой женщины за тридцать, утратившей остатки красоты, но так и не набравшейся ума.

В первые дни плавания узкая полоска суши виднелась на горизонте, но затем корабль отклонился к югу. В принципе можно было идти вдоль берега в течение всего плавания, но такой путь был бы, во-первых, заметно длиннее из-за сильно изрезанной северной береговой линии, а во-вторых, отнюдь не безопаснее. Между портовыми городами простирались незаселенные территории, где в угрюмых скалистых бухтах или между прибрежными островами вполне могли поджидать в засаде быстроходные пиратские суда. Впрочем, южный берег моря был в этом плане еще опаснее: на севере Южного континента у пиратов была целые города. Государства, имевшие выход к Срединному морю, предпринимали не одну военную экспедицию с целью разорения этих разбойничьих гнезд, но, сожженные дотла и с потопленным флотом, те через некоторое время возникали вновь, на прежнем или новом месте.

К середине второй недели плавания погода испортилась. Ветер сменился на северо-восточный; он гнал по небу рваные тучи и взъерошивал пенные гребни свинцово-серых волн. Начинался один из тех зимних штормов, после которых к берегу нередко прибивает плавучий мусор, оставшийся от кораблей, а иногда и раздутые тела утопленников.

Тут уже даже Элине пришлось несладко. Лежа в своей каюте, пристегнутая ремнями к койке, она боролась с комом в горле и пустотой в животе, когда каравелла то карабкалась к небу, задрав бугшприт, то скользила в водяную яму. Один раз графиня, дабы продемонстрировать свою храбрость и набраться впечатлений, попыталась было выйти на заливаемую морской и небесной водой палубу, но привязавшийся к мачте боцман немедленно погнал ее обратно — и вовремя, иначе следующий вал мог унести ее в море.

Трое суток «Русалку» мотало по волнам. Старый корпус угрожающе скрипел, принимая на себя удары бесчисленных тонн воды, зарывался в волну чуть ли не по нижние реи — однако всякий раз выныривал, стряхивая с бортов водопады ярящейся пены и норовя вновь уставить мачты в зенит. Наконец на четвертый день — это был пятнадцатый день плавания — море успокоилось. «Русалка», несмотря на внешнюю неказистость, с честью выдержала испытание (далеко не первое и не самое страшное в ее биографии); правда, под конец в трюме образовалась течь, но ее удалось заделать. Некоторые снасти нуждались в починке. Пострадал кое-какой груз, залитый водой или плохо закрепленный. Один из матросов был смыт за борт во время шторма; один из торговцев сломал себе руку в собственной каюте, не удержав равновесия при качке. Больше потерь не было, не считая, конечно, того обстоятельства, что корабль отнесло от первоначального курса вспять и к югу.

Почти сразу вслед за штормом воцарился штиль. Желваки волн еще перекатывались под поверхностью воды, но мокрые паруса висели дрябло и бессильно. До самого вечера «Русалка» лежала в беспомощном дрейфе, и лишь ближе к закату удалось поймать хоть какой-то ветер. Он был слабый и не слишком попутный, так что «Русалка» тащилась вперед, делая не больше трех-четырех узлов. В таких условиях прошла ночь.

Утром, выйдя на палубу, Элина сразу обратила внимание на какое-то нездоровое оживление команды. Проследив направление взглядов, то и дело кидаемых за корму, она увидела на горизонте белый парус. Даже, пожалуй, не совсем на горизонте, а уже ближе.

Графиня решительно поднялась на ют и подошла к капитану, который, скрестив руки над животом, тоже неприязненно смотрел в сторону неизвестного судна.

— Это пираты? — без обиняков спросила она.

Капитан вообще не склонен был раньше времени поднимать панику среди пассажиров, но как-то поддался решительному натиску Элины.

— Пока не знаю, — хмуро ответил он. — Мачты у них невысокие, почти как на рыбачьей лодке. Но рыбачьей лодке нечего делать на таком расстоянии от берега. Значит, галера или что-то вроде. Конечно, галеры имеются и в обычных военных флотах… Идут за нами с рассвета.