– И лихим штыковым ударом обратил их в бегство? – в словах Асташева звучит ирония.

– Никак нет! Поставил пулеметы и положил роту германцев. Мы потом собрали сто семьдесят винтовок.

Полковник смотрит теперь на меня с интересом, потом спохватывается и возвращается к теме разговора:

– Вы представляете скорость прохождения колонн? И их длину? С обозами, артиллерией… Это у вас, подпоручик, сотня человек, которых можно спрятать в любой рощице. А у меня в полку – более трех с половиной тысяч нижних чинов, полсотни офицеров… Да одних только лошадей сто пятьдесят голов. А обозы с патронами, продовольствием и фуражом? Артбатареи?.. Вы – утописты, господа!

– Если идти несколькими колоннами сначала вдоль Нарева, а потом, переправившись, вдоль Буга, – показываю на висящей на стене карте, – то полк будет двигаться компактно. Сто километров – это три дня пути. Взять с небольшим запасом консервы и фураж, если решитесь бросить обозы, каждому солдату ноша будет по силам. Все попадающиеся по дороге германские части уничтожать, чтобы информация о нашем движении не просочилась к противнику, заодно разживетесь винтовками и патронами. Я со своим отрядом буду работать сторожевым охранением…

– Допустим, а как вы добьетесь разрешения вывести солдат за пределы крепости? Генерал Бобырь вам точно не разрешит.

Ну, вот и настало время открыть все карты. Точнее, достать тот заветный листочек, врученный капитаном Бойко.

– Извините, господа. – С этими словами расстегиваю китель, достаю из внутреннего кармана пакет из вощеной ткани. Ножом распарываю нитки, достаю еще конверт из пергаментной бумаги, и уже оттуда на свет божий появляется «индульгенция». Протягиваю листок полковнику. – Прошу.

Александр Васильевич берет бумагу в руки, Федоренко и Берг заинтересованно придвигаются, чтобы удобней было читать. Текста там немного: «Предъявитель сего является офицером для особых поручений командующего армиями Северо-Западного фронта. Военным и гражданским чинам предписывается оказывать всемерное содействие. Генерал от инфантерии Алексеев».

– Шустрый вы… партизан, Денис Анатольевич. На все ответ найдете, и бумажка у вас сильная. Я не говорю «нет», но все необходимо как следует обдумать. Давайте вернемся к этому разговору завтра, а сегодня – идите, господа, отдыхайте. – Асташев вежливо даёт понять, что аудиенция закончена.

– Простите, господин полковник, еще один вопрос. Не подскажете, как могу я связаться по радио со штабом второй армии? Хотел сообщить о выполнении задания.

– Это можно сделать только с разрешения начальника штаба. Вам завтра представляться ему, заодно и решите этот вопрос…

По дороге в казарму Берг, вдруг что-то вспомнив, лезет в нагрудный карман, достает сложенный вчетверо листок бумаги и отдает его штабс-капитану:

– Игорь Александрович, будьте любезны! Теперь уж нам точно ни полевой суд, ни долговая тюрьма не грозит.

Федоренко, улыбаясь, берет бумагу, рвет ее на мелкие кусочки и бросает в канаву. Видя мой недоуменный взгляд, поясняет:

– Видите ли, Денис Анатольевич, когда мы заняли форт, озадачились приготовлениями к обороне. Для пушек Романа Викторовича необходимо было расчистить сектора обстрела, да не для одиночных орудий, как то предписывалось прежним начальником артиллерии крепости, а для целой батареи. На основной и двух запасных позициях. Дело очень рисковое, потому как генерал Бобырь в своем приказе запретил вырубку растительности, и виновного в таком проступке ждал штраф в триста целковых за дерево и предание военно-полевому суду. Вот тогда я и написал Роману Викторовичу письменный приказ об оборудовании позиций путем вырубки леса. Сейчас уже никто не кинется проверять, сколько бревен мы там в виде засеки оставили.

М-да, а я-то думал, что это только в Советской, а потом, по праву наследования, и в Российской армии можно каждому дереву назначать персонального ухажера и поливальщика, как на Байконуре, а траву красить в зеленый цвет. Правда, и первое, и второе – байки старших товарищей из будущего, но как перед строевым смотром машин бойцы наяривали колеса грузовиков сапожными щетками с большим количеством ваксы, – сам лично был свидетелем. В далеком будущем одна тысяча девятьсот девяносто девятом году. Что-то я в воспоминания ударился, выпал из разговора…

– Денис Анатольевич, вы меня не слушаете?.. – Берг обиженно-удивленно смотрит на меня, приходится оправдываться:

– Извините, Роман Викторович, вспомнил рассказ сослуживца, как их роту заставили к приезду высокого начальства листья на деревьях зеленой краской подновлять. – Да-с, каждому начальству угодить надобно. Вот помню, нам в училище наш ротный командир рассказывал, как он еще молодым офицером служил на Кавказе, ждали смотра начальника артиллерии Кавказского военного округа генерала Баумгартена. Командир батареи и офицеры волновались, стараясь, чтобы нигде не было ни сучка, ни задоринки. Собрались в канцелярии, чтобы обсудить-с, не упущено ли чего-либо. В это время подали пробу и кашевар, добродушный малый и большой сердцевед, видя их волнение и хлопоты, сказал: «Не извольте беспокоиться. Так что, Оне смотрят только, чтобы хорошо через кобылу прыгали, и чтобы борщ кислый был…» И он оказался прав. Но это – в мирное время. На днях в крепости столкнулся с капитаном Лисыновым, командиром четвертой батареи. Он рассказывал, что во время стрельбы ему телефонируют из цитадели с категорическим требованием немедленно доложить о наличии покрасочных средств. Он им отвечает, что ведет бой, доложит позднее, а те грозятся судом за невыполнение приказа. Потребовалось вмешательство полкового командира, чтобы господа интенданты успокоились, милостиво разрешили окончить стрельбу по германцам, а потом доложить по интересующему вопросу…

Стоило появиться в расположении, как ко мне подошли Оладьев с Михалычем.

– Неважнецкие дела, Денис Анатольевич. – Сергей Дмитриевич выглядит озабоченным. – По всей казарме ходят разговоры о близкой сдаче крепости. Только малая часть, в основном старослужащие, готова воевать. Молодые, недавно призванные, кричат во всю глотку о том, что в плену лучше, чем в окопах. Более того, появлялась пара каких-то агитаторов, чуть ли не митинг устроили, мол, во всем виноваты царь и генералы с офицерами. Дескать, гонят нас, бедных-несчастных, как скотину, на убой, а сами жируют с кровушки солдатской.

– Могу вам сказать, Сергей Дмитриевич, что среди офицеров – примерно такие же настроения, с той только разницей, что во всем виноват тупой комендант Бобырь, дурак и трус… Наши как?

– Мы заняли одну сторону казармы, держимся все вместе. – Михалыч спокоен и невозмутим, прям, Чингачгук какой-то. – К нам подкатывали, интересовались настроением, спрашивали, что да как.

– И что?

– Да ничего. Послали их… куда Макар телят не гонял. А чтоб неповадно было вдругорядь лезть, мои казаки с погранцами спор устроили, кто кого в рукопашке одолеет. Выборных бойцов выставили. Тока без оружия. Ну, как на базе, занятия проводили. До сих пор вона балуются.