— Почему ты сообщила «Утренней газете» о планах ограбления броневиков? — спросил я. — Почему ты послала мне эту дискету?

Она дернула головой и отвела взгляд.

— Так вот, ты думала, что «Утренняя газета» сделает сенсацю из твоей информации. Ты думала, что «Утренняя газета» спугнет ирландца и приструнит Ролле и Гугге. Ты думала, что газеты функционируют именно так. Что они набрасываются на все, о чем пронюхают.

Я дернул ее за рукав, но она не желала смотреть на меня.

— Ты думала, что тебе и твоему братику не придется делиться своими башлями. Ты бы спасла финансовую империю, а я бы получил сто тысяч крон за то, что был таким добрым.

Сто тысяч. Сумма такого порядка мне сейчас ох бы как не помешала. Да и сестре Зверя эти деньги нужны.

— Он ничего не знал, а? — сказал я. — Он не знал о планах ограблений, он не знал об ирландце, он совершенно не понимал, почему это я вдруг возник и начал скандалить? Он ничего не знал — великий финансист Густав Далль. Он ничего не знал? Или как?

Она кивнула не оборачиваясь.

— Он преступником не был, — сказала она.

Ну почему то, что случается в жизни, всегда так запутанно и неоднозначно и только наполовину справедливо?

Почему все не может быть столь же просто и гениально, как комбинации в бридже, или правила парковки автомобиля, или приговоры Верховного суда?

— Ясно... Ролле и ты — вот кто все это начал, — сказал я. — Элегантный Ролле. С ним ты познакомилась, когда твой братик приобрел «Сентинел». Ну и где теперь этот Ролле?

Она не отвечала. Обернулась, избегая моего взгляда, и протянула руку за сумкой на заднем сиденье. Вынула из нее зеркальце и принялась сосредоточенно приводить в порядок ресницы.

Но я все же продолжал:

— Ролле разработал план грабежей. Записал он его, конечно, на компьютере и закодировал с помощью программы, которая называется «Watchdog». Он привлек Гугге в помощники и выписал из-за границы эксперта по ограблениям броневиков — ирландца, бывшего члена ИРА.

(Тарн написал об этом ирландце. Политический идеалист, ставший террористом и превратившийся в преступника. На свете их полным-полно. Это люди, которые желают улучшить общество и которых общество закаляет до того, что они выходят на большую дорогу.)

— Все было готово. Оставалось только откинуться на спинку кресла и наблюдать за поступлением денег.

И у них это наверняка бы получилось. Они бы сразу смылись из Швеции, увозя в тайниках автомобиля пятьдесят или шестьдесят, а то и семьдесят миллионов крон.

А полиция? Они что, обставили бы полицию? Что там, кстати, пишет о шведской полиции журнал «Ньюсуик»? Там процитировали слова одного международного преступника: «У меня есть плохие новости и хорошие новости. Плохие новости: нас раскрыли, полиция охотится за нами. Хорошие новости: за нами охотится шведская полиция».

— Я думаю, они бы это для тебя провернули, — сказал я. — Но у тебя была проблема в виде твоего старшего брата. Он был подлец, но он был подлец другого сорта. Он воровал, но он воровал по-другому.

Она рывком повернулась ко мне. Узкое лицо пылало от гнева. Но она опомнилась, снова отвернулась, злобно передернувшись.

— Ты хотела отделаться от ирландца и от Гугге, а может, и от Ролле, причем так, чтобы твой брат никогда об этом не узнал. Но ты же не могла взять и заявить на них в полицию. И вот ты позвонила в «Утреннюю газету» и рассказала смачную историю, а потом послала дискету как доказательство, которое нельзя прочитать — из-за кода. Что там закодировано? Финансовый итог прошлого года? Рекомендованный компьютером рецепт блюд на эту неделю?

Скоро она попросит меня из машины. Скоро, но кое-что она еще не прочь узнать.

— Ты понимала, что Ролле, и Гугге, и ирландец почувствовали бы себя в опасности, узнай они, что в «Утренней газете» есть зашифрованная копия всего плана грабежей. И ты каким-то образом дала им об этом знать.

Она ядовито улыбнулась. Были, были еще у нее тайны в загашнике.

— Что случилось дальше? Когда Юлле прочитал дискету — а Юлле же слышал, как ты рассказывала о планируемых грабежах, — он заинтересовался. Разобрать-то он смог только рабочие схемы «Сентинел», которые ты добавила к дискете. Но этого было достаточно. Юлиус Боммер сделал один-единственный звонок — Карлу Юнасу Бертцеру. Карл Юнас Бертцер сделал один-единственный звонок — Роланду Ханссону. И Юлиусу Боммеру было суждено умереть

Я сидел молча некоторое время, не зная, что сказать дальше. Но сказать можно было только одно:

— Это ты убила его. Ладно, ты не знала, что делала. Ты выпустила волков, не понимая, что ты учинила. Но убила его ты.

Она будто сглотнула что-то, но тут же улыбнулась мне.

— Ты не сможешь ничего доказать.

— Наплевать мне на это. Ты знаешь, что я знаю. Мне этого достаточно. И когда-нибудь ты задумаешься: что же я сделала со своей жизнью? И ты спросишь еще раз: кто убил Густава Далля? Кто заставил его покончить с собой?

Она стиснула пальцы и прижала их к своим губам. Избалованное дитя из богатой семьи, она думала, что можно купить преступление, купить насилие, купить смерть и распоряжаться всем этим.

— Так кто же убил Густава Далля? — сказал я. — Не говори, что это сделал я.

Она была, однако, сильнее, чем я думал. Она не хотела смотреть на меня, но выпрямилась и спросила:

— Почему ты... возился со всем этим? Ты считаешь, что вершил правосудие?

Я укоризненно покачал головой всем женщинам в моей жизни.

Все они задают один и тот же вопрос.

— «Аll you need is love»,[68]— сказал я. — Битлы верили в love, love. Аллан Гинсбург[69]верит в сознание. Георг Хенрик фон Райт[70]верит в разум. Ингвар Карлссон[71]верил в выравнивание доходов. Бьорн Гилльберг[72]верит в катализаторы. Я верю в правосудие.

И взялся за ручку двери.

— Одинокий человек не может вершить правосудие, — сказал я. — Правосудие — это нечто такое, о чем люди договариваются. Правосудия нет, если люди не желают понять друг друга, учесть потребности друг друга. Для правосудия требуется сотрудничество. Одинокий человек, отдельный человек не может вершить правосудие. Но один-единственный одинокий человек может лишить правосудие силы.