Я ахнул:

– Да вы что!

– Давайте без чтения морали, – отчеканила Лариса строго. – От вас требуется только ответить. Вы можете или нет?

– Ну, чисто теоретически… – мои руки забегали по клавишам. – Протоколы шифрования достаточно старые…

– А если ближе к делу, – перебила Лариса.

– Думаю, да, это возможно.

– Сколько? – нависла надо мной охотница.

– Полагаю, мне понадобится около месяца… – пробормотал я, неправильно истолковав её вопрос.

– Сколько денег хотите?

– Ааа, даже не знаю. Могу я чуть позже определиться?

– Уверен, что вопросов не возникнет, – поспешно заверил меня Михаил. – Но нам надо заранее согласовать это с нашим спонсором. Он у нас очень строгий.

Выйдя из здания СКОК, я напряжённо вздохнул и поёжился. Значит, всё, чем я занимался здесь до сегодняшнего дня – это была только присказка. А настоящая сказка ждёт меня сейчас, когда стала понятна реальная задача. Теперь‑то мне всё ясно: и почему они обратились именно к стороннему программисту, а не к кому‑то из своих, и почему никто из наших наотрез не захотел этим заниматься, и, в конце концов, почему Валерка сбежал за границу, оставив после себя только «жопу.doc». Сейчас я, наконец, осознал всю серьёзность короткой записи в его файле. Уж разумеется, такого специалиста как я в итоге должны обязательно «убрать». И если даже московский СКОК вдруг этого не сделает по завершении проекта, то смоленские охотники в два счёта вычислят меня и точно грохнут. Я, конечно, могу отказаться, но, полагаю, это меня не спасёт – тогда меня ликвидируют прямо сейчас, как ненужного свидетеля. Короче, ситуация безвыходная. Я поэтому и назвал им такой долгий срок – длиною в месяц – чтобы за это время попробовать найти выход. А базу я наверняка мог бы взломать гораздо быстрее.

Отвлекая себя от тревожных мыслей, я вытащил мобильник, который не брал в руки весь рабочий день. Вообще мне, как и отцу Арсению, вдруг захотелось закурить, но и телефон, на крайний случай, тоже подойдёт.

Глядите‑ка, неотвеченный вызов от Стеллы. Оказывается, она звонила ещё утром, в 8:57. Не сдержавшись, я улыбнулся. Вот так раз. В это время я ехал в СКОК, и звук у меня был включён, поэтому не услышать вызов я мог только в одном случае – если она, как и я позавчера, повесила бы трубку через пару гудков. Лучше бы она этого не делала, если бы хотела прикинуться безразличной к моим василькам. А теперь‑то, набрав мой номер и вдруг резко передумав со мной говорить, уж точно выдала себя.

«Привет. Звонила?» – написал я ей, уже догадываясь, какой ответ получу.

«Извини, ошиблась номером».

Прочитав сообщение, я хмыкнул.

«Нет, ты как раз не ошиблась»,

«Понравились цветы?»,

«Надеюсь, твой муж не сильно разозлится», – я несколько раз писал новый текст и тут же стирал его, не отправив. Так и не найдя уместных слов, убрал телефон обратно в карман.

С Вернер так играть нельзя, иначе мне уж точно не избежать преждевременной мучительной смерти. А смолчав, я ещё смогу надеяться на то, что она меня всё же помилует – если не во сне, то хотя бы наяву.

Глава 22. Когда вампирам скучно

«Этот металлический привкус во рту не даёт уснуть. Раньше я перевязывала раны солдатам, а теперь я их убиваю. Из медсестры, спасавшей жизни, я превратилась в кровожадного монстра. Боже праведный, лучше бы я в ту ночь умерла!

А хотя… нет, неправда. Так и было. Я умерла, а та, кто пришла на моё место – это уже не я. Я совсем её не знаю. А для меня… для меня больше нет здесь места. На этой войне мне нечего делать. Ни русским, ни фашистам я больше ничем не смогу помочь.

17 ноября 1942 г.

Ростов».

«Я иду пешком. Одна. Заснеженные поля, леса, сугробы, деревни, города… Люди, которые встречают меня, предлагают помощь, еду и ночлег, но я сторонюсь их. Помощь мне не нужна. Еда и сон тоже. Вот только сапоги совсем стёрлись и ноги промокли. Но какая мне разница. Я больше не заболею…

15 декабря 1942 г.

Курск».

«Рождество. Первое Рождество, которое я праздную одна. Лес. Холодно и темно. Но в темноте мне уютно. Только есть хочется. Почти месяц ничего не ела.

Спать тоже хочется, но я не буду. Мне теперь снятся только кошмары. Каждую ночь я кого‑то убиваю. Ужасно. Не хочу это видеть.

7 января 1943 г.

Брянск».

«Я вернулась в Смоленск. В нашу деревеньку. Мой дом такой же, как и раньше. Его не разрушили, не сожгли.