Улыбка постепенно исчезает с его лица.

– О чем ты? – спрашивает он с еле заметными агрессивными нотками в голосе.

– Что ты делаешь? – повторяю я вопрос. Чувствую, что мне надо встать; поднимаюсь с дивана и стою, широко расставив ноги для устойчивости. Голова слегка кружится.

– Я думал, ты этого хотела, – говорит Макс. – Пытался утешить тебя.

– Засунув язык мне в горло? – Меня начинает разбирать смех. Какой абсурд… посреди всего этого… посреди катастрофы и ужаса…

– Почему же тогда ты целовала меня в ответ? – продолжает он. – Не скажешь, что тебе это не понравилось.

– Я не делала этого, – возражаю. – Я просто… была шокирована.

Макс тоже встает. Тщательно отряхивает джинсы; его свитер в слезах и крови, а сам он с ног до головы в деревянных щепках и пыли.

– М-да, пожалуй, выбрал не тот случай, – ворчит он. Разумно. Как всегда, разумно.

Я трясу головой.

– Эмми мертва, а Туне больна, причем настолько серьезно, что нам пришлось запереть ее… – Мой голос становится резче с каждым словом, пока я внезапно не замолкаю.

– Извини! О’кей? Извини… Сегодняшний день и для меня тоже выдался нелегким. Я просто потерял контроль над собой из-за последних событий. Все получилось так глупо… Понимаю. – Он трет ладонями лицо и вздыхает.

Я пытаюсь снова восстановить дыхание.

– Все мы выбиты из колеи. Всякое бывает… Забудем об этом.

Макс смотрит на меня немного странно. Затем, открыв рот, недолго молчит; наконец спрашивает:

– А когда будет тот случай?

Он произносит это ласково. А я не знаю, как мне ответить.

– О чем ты?

– Кончай, Алис, – говорит он и смеется; выходит это у него немного натужно. – Тебе же известно, что я имею в виду. Я ждал семь лет. Ждал и все время находился рядом. Ждал, что ты очнешься и все поймешь… Итак, когда же будет тот случай?

Я перевожу дыхание.

– Не знаю, – отвечаю ему, стараясь говорить как можно тише и спокойнее. – Мне жаль, Макс, но я не… я имею в виду…

Он закатывает глаза к потолку.

– Ты не можешь сказать, что не знала. Ты же на самом деле все поняла. Почему, как ты думаешь, я спонсировал твой фильм? Я ведь не рассчитывал вернуть свои деньги.

– Я думала, ты верил в него, – мямлю я беспомощно.

– Просто я верил в тебя, Алис. – Макс глядит прямо мне в глаза. – Я видел твою реакцию, когда сказал, что поеду с вами. Ну же. Мы оба знали, что все должно случиться здесь.

Мне не остается ничего иного, кроме как тупо смотреть на него.

– Алис, – мягко говорит Макс и делает шаг ко мне. – Ну хватит. Ты же знаешь, о чем я говорю.

Он улыбается – криво, так что его лицо перекашивается.

Я отступаю на шаг назад, опускаю взгляд и говорю:

– Завтра придет помощь. Все будет нормально, Макс. Мы не умрем. Все будет хорошо.

Снова посмотрев на него, я вижу, что он с силой сжал зубы, а в жилке на его виске бешено пульсирует кровь.

– Макс… – говорю я с мольбой в голосе, чувствуя, как опять подкатывают слезы. – Не трогай меня, пожалуйста. Сейчас.

– Ты чертова эгоистка, – отвечает он мне. Встряхивает головой, а потом повторяет снова: – Ты чертова эгоистка.

Затем выходит из комнаты и с такой силой хлопает дверью, что, кажется, дрожит весь дом.

Я снова опускаюсь на диван, какое-то время сижу, затем поднимаюсь и, слегка пошатываясь, выхожу в прихожую.

Там никого нет.

На кухне копошится Роберт. Сначала я замечаю краем глаза его тень; пока поворачиваюсь, он уже успевает поднять взгляд и увидеть меня.

Роберт чуть великоват для стула, на котором сидит. Его рыжая шевелюра резко контрастирует с бирюзовой мебелью, а благодаря лохматому половику на полу вся кухня почему-то кажется мне частицей другого мира.

После недолгих сомнений я выдвигаю стул из-под стола и сажусь напротив Роберта; ножки скребут по полу, когда я устраиваюсь поудобнее.

На стене над дверным проемом висят часы. У них белый циферблат и черные цифры. Минутная стрелка свалилась с оси и лежит внизу; часовая остановилась на цифре три.

– Ты видел Макса? – спрашиваю я Роберта.

Он кивает.

– Сказал, что ему надо прогуляться. Собирался дойти до церкви и принести остатки меда.

– Ага, – говорю я.

Проходит несколько секунд.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я Роберта.

Он размышляет над ответом. Или же, как и я, толком не знает, что сказать. Несколько раз сжимает и разжимает кулак над поверхностью стола и задумчиво смотрит на него. Я вижу, что костяшки его пальцев красные и израненные.

– Я двинул кулаком в стену, – говорит Роберт таким тоном, словно его мысли находятся где-то далеко. – Мне почему-то показалось, что это поможет. Но ничего не изменилось…

– Здесь? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает он. – В школе.

Потом мы какое-то время сидим молча.

Я облизываю губы. Они сухие, и на них еще сохранился привкус губ Макса. Но сейчас я больше не хочу вспоминать о нем.

Наконец говорю:

– Не понимаю.

Сама не знаю, утверждение это или вопрос. Я снова произношу эти слова, и теперь они звучат как молитва.

– Не понимаю.

Роберт кладет на стол руки ладонями вниз. Они у него огромные и грубые, не соответствуют тонким запястьям.

– Да, – соглашается он. – И я тоже.

Я не знаю, говорим мы о Туне или Эмми, или о Сильверщерне. Пожалуй, обо всем сразу – или ни о чем.

Мои губы дрожат, я сжимаю их крепче.

– Там есть вода, – говорит Роберт и кивает в сторону мойки. На ней стоит керамический кувшин.

Я вопросительно приподнимаю брови.

– Я нашел его в шкафчике, – объясняет Роберт. – Он показался мне наиболее подходящей посудой.

– А откуда вода? – интересуюсь я.

– Сходил к реке, – объясняет Роберт. – Где-то час назад.

Слышу шум на втором этаже.

– Ей уже давали пить? – спрашиваю я Роберта.

Он смотрит на кувшин с водой в моей руке. Его ресницы ужасно светлые, почти невидимые, короткие и густые.

– Нет, – говорит он, предпочитая не встречаться со мной взглядом. Слова даются ему с трудом, он продолжает сквозь сжатые зубы: – Я не могу думать о том, что она там, наверху. Не могу. Мне сразу вспоминается то, что она сделала, и Эмми, и я просто хочу…